Жанр репортажа в творчестве Л.М. Рейснер

дипломная работа

1.3 Журналистское творчество Л.М. Рейснер в годы Гражданской войны

В годы Гражданской войны Рейснер не оставляла занятий литературой, однако основным жанром ее творчества становится теперь художественно-публицистический очерк.

С 1918 в газете «Известия» печатаются ее «Письма с фронта», составившие впоследствии книгу «Фронт: 1918-1920 гг.».

«Известия» всегда славились специальными корреспондентами - «бабушкой известинского репортажа» считается Зинаида Рихтер, специальным корреспондентом газеты была блистательная Лариса Рейснер, послужившая прообразом комиссара из «Оптимистической трагедии» Вс. Вишневского.

За годы гражданской войны в «Известиях» напечатано свыше 100 его статей, очерков, корреспонденции и заметок. Овсепян Р. П. История новейшей отечественной журналистики. М.: Изд-во Моск. ун-та: наука, 2005. Стр. 56.

Профессор И. В. Кузнецов в своем учебном пособии особое место среди авторов очерков уделят Ларисе Михайловной Рейснер: «В середине 1918 г. в „Известиях“ появились первые очерки Л. Рейснер. Публикуемые под рубрикой „Письма с Восточного фронта“, они доходчиво и убедительно рассказывали обо всех недостатках и бедах, обо всех радостях и горестях, встававших на пути героического перехода Волжско-Каспийской флотилии от Казани до Энзели. Комиссар Генерального штаба Морского флота Л. Рейснер, участвовавшая в походе флотилии, стала постоянным военным корреспондентом «Известий». Ее перу принадлежали десятки материалов. Невозможно отделить Рейснер-писательницу от Рейснер-бойца Волжской флотилии, автора цикла очерков «Фронт» от участника боев под Царицыном. В годы Гражданской войны ее постоянной трибуной стала газета „Известия“, помещавшая очерки писательницы под рубриками «Письма с фронта“ и «Письма с Восточного фронта“. Некоторые очерки о фронтовых событиях появились уже после окончания войны, в том числе самый лучший из них - «Казань», напечатанный в 1922 г. в журнале „Пролетарская революция“. В послевоенное время в „Известиях“, в журналах „Прожектор“ и „Красная нива“ постоянно публикуются очерки из цикла „Уголь, железо и живые люди“. В 1924 г. очерки Л. Рейснер вышли отдельной книгой. Публицистическое наследие Л. Рейснер отличается высоким художественным мастерством. В очерках „Маркин“, „Казань“, „Астрахань“, „Астрахань - Баку“, „Казань - Сарапул“ запечатлены моряки Волжской флотилии с „их голодом и героизмом“, Астрахань, согретая ранней весной 1919 г., среди совершенно голых и неподвижных холмов Каспийского побережья, Казань с уходящими из города, спасающимися от Колчака жителями». Кузнецов И. В. История отечественной журналистики (1917 - 2000). М.: Флинта: Наука, 2002.Стр. 125

Для нас особенный интерес представляет ее первая книга «Фронт». Невозможно отделить личность автора от образа женщины-бойца Волжской флотилии, участницы боев под Царицыном. От этого образа и сейчас веет волнующим ветром бурных событий. Вот она путешествует по волнам отступления в Свияжск: «Гражданская война господствует на больших дорогах. Стоит свернуть на проселок, на тропинку, бегущую по темным межам, - и опять мир, осень, прозрачная тишина последних летних дней. Идем босиком, сапоги и хлеб на палке через плечо. Матрос Миша где-то подобрал пастушеский длинный кнут и так щелкает за спиной Портфеля, что тот приседает и готов расплакаться…»

Прибыв в Казань, путешественники, одетые по-господски прилично, доставлены кучером на квартиру … к слободскому приставу! Собственно, мы с Мишей сразу попали в театр для себя… в это-то время, когда суд божий, а также и чехословацкий, находился в полном разгаре, мы и поселились у пристава. Сперва он несколько стеснялся, которому надобно кушать живую лягушку среди бела дня да еще по старой ежовской привычке начиная это лакомое блюдо с дрыгающих задних лапок. Но затем, попивши с гостями чаю, поругав жидов и коммунистов, убедился в нашей благонадежности и совершенно успокоился.

Растягивая удовольствие, он не чаще чем через три дня, ехал в город, причем вся улица и «подвальные» отлично знали, что «сам» опять отправился в штаб с доносом на кого-нибудь из них. Вечером полиция чинно забирала очередного жильца».

Героиня очерка вскоре тоже оказывается на допросе в белогвардейском штабе. «И вот в двух шагах, лицом ко мне, группа знакомых матросов из нашей флотилии. Матросы, как все матросы восемнадцатого года, придавшие Великой русской революции ее романтический блеск. Сильные голые шеи, загорелые лица, фуражки «Андрея», «Севастополя» и просто- «Красный флот». Боцман смотрит знакомыми глазами, пристально, так что видно его голую душу, которая через двадцать минут встанет к стенке, - его рослую душу, широкую в плечах, с крестиком, который болтается на сапожном шнурке, - не для бога, а так, на счастье.

Стучит, стучит пульс: секунда, другая, две, три, не знаю сколько. И глаза, громко зовущие себе на помощь, уже не смотрят. Они, как орудия в сырую погоду, покрылись чем-то серым. Стукнули приклады - матросов уводят. В дверях боцман оборачивается. «Ну, - говорят глаза,- прощай».

Героине, как и самой Ларисе Рейснер, посчастливилось бежать с собственного допроса. «Бывают в жизни минуты сказочного, безумного, божественного счастья. Вот в это серое утро, которое я видела через окно, перекрещенное безнадежным крестом решетки, случилось со мной чудо». Это чудо она совершила сама, воспользовавшись несколькими секундами отсутствия в комнате врагов. Когда в двери еще были видны «растопыренные фалды шинели и тяжелая деревянная нога винтовки часового, высунувшегося «прикурить», я успела подбежать к заколоченной средней двери, дернуть ее несколько раз - из последних сил - она открылась, пропустила меня, бесшумно опять захлопнулась. Я оказалась на лестнице, успела снять бинт, которым было завязано лицо, и выбежать на улицу. У окна общей канцелярии, спиной ко мне стоял пристав и в ожидании давил мух на стекле».

Чудо спасения ей помогли осуществить простые люди, умеющие «с лету» разбираться, кто враг, а кто свой. «Мимо штаба неспешной рысцой проезжал извозчик. Он обернулся, когда я вскочила в пролетку. - Вам куда? Не могу ничего ответить. Хочу и никак не могу. Он посмотрел на мой полупрозрачный костюм, на лицо, на штаб, стал на облучке во весь рост и бешено хлестнул лошадь. С грохотом неслись мы по ужасной казанской мостовой, все задворками и переулками, пока сивка-бурка, вспотев до пены и задрав кверху редкий хвост, влетела в ворота извозного двора. У моего извозчика сын служил в Красной армии, а кроме того он был мужем чудесной Авдотьи Марковны - белой, красной, в три обхвата, теплой как печь, доброй, как красное солнце деревенских платков и сказок. Она меня обняла, я ревела как поросенок на ее необъятной материнской груди, она тоже плакала и приговаривала особые нежные слова, теплые и утешные, как булочки только что с жару…

Через часа два, завернутая в платок с розанами, имея при себе фунт хлеба и три рубля деньгами, я уже выходила за казанскую заставу. Занятый осмотром проезжего воза, дозорный пост меня легко пропустил, мимо другого я пробралась кустами».

Очеркам Рейснер была свойственна специфическая «романтичность». В каждом шаге, в каждом жесте своих героев Рейснер видела легенду революции. Поэтому так нарочито колоритны краски, так энергичен ритм повествования в этих произведениях. Рейснер не столько рассказывала о происходящих событиях, сколько как бы лепила скульптурные изваяния своих героев, которые несли революции «свое геройское ремесло и подымали до себя колеблющуюся и податливую массу», «по-царски расточая сокровища своего беззаботного, доброго и непостижимо стойкого духа» («Маркин»). Нельзя не отметить, что Рейснер действительно удалось запечатлеть немало ярких психологических ситуаций: она стремилась людские судьбы революции поднять на уровень трагедии мирового духа. Так, в очерке «Астрахань», рассказывая о морском летчике, пережившем гибель сына, Рейснер писала: «Он подымается после этого на воздушные сражения по три-четыре раза в день, вопреки всем предупреждениям. Теперь на его большом лице появилась еще черта - прямая и резкая, как он сам, значение которой неизбежно и непреклонно и перед которой опускаются человеческие глаза, не смея ее узнать. Этой чертой бессильной силы отмечен Геркулес Фарнезе» (Избранные произведения. М., 1958. С.73).

Лариса печаталась в журнале «Военмор» и не скрывала правды о Гражданской войне в своих очерках: о жестоких убийствах священников и о том, как расстреливали по приказу Троцкого его опричники провинившихся солдат «как собак резанных». Она выступала с речами пламенными перед матросами, и образ «Валькирии революции» увековечит в 1933 г. писатель Всеволод Вишневский в «Оптимистической трагедии». В энзелийской кампании на Каспии заболеет она тропической малярией, и будут пять лет её мучить приступы. Лариса Рейснер и Фёдор Раскольников, назначенный командующим Балтийским флотом, вернутся в июне 1920 г. в Петроград и будут жить по тем голодным временам вызывающе, приглашая в Адмиралтейство на приёмы элиту партийную. Она ни в чём себе не отказывала - на автомобиле Морского штаба ездила, на маскарадах в Доме искусств отплясывала, банкеты для друзей и прогулки с Блоком на лошадках устраивала.

А в Кронштадте офицерам Балтфлота с матросиками в это время подавали супы из селёдочных хвостов в голодающем городе, и проклинали они жирующих начальников.

Захватив в России власть, большевики позабыли о своих лозунгах, о том, что она народная, и диктатура пролетариата превратилась в деспотию одной партии. Очень быстро развращает человека абсолютизм правления! Обеспеченно жили в 20-х годах Раскольниковы - изобилие продуктов было у них, и щеголяла «Валькирия революции» в уникальных нарядах, реквизированных по случаю. В Кронштадтском мятеже участвовали 16 тысяч повстанцев, отказавшихся сложить оружие. 17 марта 1921 г. наступающие части прорвались по льду и завладели мятежным городом. Расправа с теми, кто остался на родине и не бежал в Финляндию, была беспощадною. И отнимали жизни у матросиков, подаривших в семнадцатом власть товарищу Ленину, и звенели в воздухе крики отчаяния: «Спасите, братцы, нас везут расстреливать».

Спустя три дня после подавления восстания, 20 марта 1921 г., оргбюро ЦК РКП(б)приняло решение направить Федора Раскольникова советским послом в Афганистан. Лариса напишет в Кабуле свои лучшие журналистские очерки, и останутся они вечной памятью поэтического таланта славянской «Валькирии», спешившей вобрать в себя самые яркие впечатления пролетающего времени: «последний месяц буду жить так, чтобы всю жизнь помнить Восток, пальмовые рощи и эти ясные, бездумные минуты, когда человек счастлив от того, что бьют фонтаны, ветер пахнет левкоями… ».

В середине августа 1921 г. мучили на допросах в ЧК Николая Гумилёва, арестованного в начале месяца, а седьмого ушёл из голодной жизни поэт-символист Александр Блок: «Пусто всё, опостылело…». Никому и ничем не поможет «милая Лери», «Валькирия революции» - слишком далеко была от мест жестокой расправы с поэтом-акмеистом и матросиками восставшими, с которыми когда-то делила пайку хлеба чёрствого.

Она «загоняла в переплёт» свой шедевр журналистики, победивший идейную прозу комиссара-писателя. Весной 1923 г. умчалась «Валькирия» в Москву повидать родителей и добиться перевода Раскольникова. Уехала от мужа ненадолго, а оказалось - навсегда. Слишком много накопилось, видимо, боли в душе «Валькирии»: расстрелян был её «истинный любимый», мучил душу Кронштадтский мятеж с расстрелами. Позовут её в дорогу баррикады Гамбурга, и она уедет туда с К. Радеком осенью 1923 г., когда начнётся там революция, а потом опять бросится с бешеной энергией в журналистику.

Она обличала в репортажах нерадивость начальников, восхищалась трудом новых строителей, готовила к изданию книгу очерков «Фронт» и другие рукописи. Предполагала «Валькирия пролетарской революции» закончить книгу о декабристах, написать об утопистах-коммунистах, но не располагала судьба. Она не доживёт до дикого времени уничтожения партийной интеллигенции - выпьет стакан сырого молока и скончается в Кремлёвской больнице от брюшного тифа 9 февраля 1926 г. на руках у матери. Её родители впадут в депрессию после смерти любимой дочери. Спустя год скончается от такого же стакана сырого молока мать Ларисы, Екатерина Александровна, а в 1928 г. уйдёт из жизни большевик Рейснер Михаил Андреевич, автор первой Конституции РСФСР 1918 г., тосковавший по своим любимым женщинам. Что ожидало «Валькирию революции» в годы Большого террора? Близость к Троцкому, связь с Карлом Радеком, знатное происхождение и принадлежность к ленинской гвардии не оставляли ей шансов на спасение.

В Большой советский энциклопедический словарь войдут биографии только детей Михаила Андреевича - разойдутся историки в своём мнении после исследования диссертации товарища Рейснера «Трактат о Божественном происхождении царской власти» и зародится у них сомнение: «А не был ли профессор шпионом и провокатором?» Его дочь, «Валькирия пролетарской революции», навсегда в истории большевизма останется, будоража умы героическим прошлым: «как искони мятежные страсти волновали гражданское общество…».

Делись добром ;)