2.2 Стилевые и жанровые характеристики материалов «Современника»

Для пушкинского «Современника» характерно жанровое разнообразие документальной, мемуарной, публицистической прозы. Вот еще один пример. Со слов старших современников Пушкин записывает меткие суждения исторических лиц, анекдоты, которые по-новому, иногда довольно неожиданно «высвечивают» деятелей русского XVIII в. Затем он объединяет эти записи, сделанные на разрозненных листках, в отдельный «цикл» под названием «Table-talk» - «Застольные разговоры».

Подготовляя к печати третий номер «Современника», Пушкин выбирает из пачки «Table-talk» одиннадцать сюжетов и печатает их в журнале под общим названием «Анекдоты» Фрик Т. Б. «Английский текст» в журнале А. С. Пушкина «Современник» // Европейские исследования в Сибири. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 2004. - Вып. 4. - С. 103 - 115.. Потемкин и Румянцев, Петр I и Екатерина II - таковы «действующие лица» этих миниатюр, в которых память современников запечатлела живые черты лиц, навсегда вошедших в русскую историю. Анекдоты и раньше встречались на страницах отечественных журналов; в своем большинстве это были колоритные сценки по разным незначащим поводам. Под пером Пушкина анекдот превратился в ответвление документальной исторической прозы.

Принципиальная установка на документ трансформировала творческую манеру Пушкина, значительно расширила диапазон его прозаических жанров. «Отношение к материалу историческому для Пушкина вытекает из его работы над стиховым эпосом - материалы «вызываются» современной точкой зрения. Так, в «Арапе Петра Великого» Пушкин разрабатывает материалы своей родословной, бывшие актуальными для него сначала как составная часть его «поэтического лица», а затем актуализированные социальными вопросами («Моя родословная»). (...) Литературная эволюция, проделанная им, была катастрофической по силе и быстроте. Литературная его форма перерастала свою функцию, и новая функция изменяла форму. К концу литературной деятельности Пушкин вводил в круг литературы ряды внелитературные (наука и журналистика), ибо для него были узки функции замкнутого литературного ряда. Он перерастал их». Эти замечания Ю. Н. Тынянова (высказанные еще в 1928 г.) о взаимозависимости истории и современности в пушкинском творчестве, имеют первостепенное значение при анализе деятельности Пушкина как редактора журнала и автора собственного печатного органа.

В пушкинском «Современнике» помещены две статьи по теории литературы - «О рифме» Е. Ф. Розена и «Новая поэма Э. Кине» П. А. Вяземского. И та, и другая по-своему примечательны; и та и другая заслуживают пристального внимания.

«Скупой рыцарь» Пушкина и статья Розена «О рифме», напечатанная вслед за этой маленькой трагедией в первом номере журнала, составляют примечательный «дуэт». Пушкин, вероятно, с умыслом поместил их рядом. Белый стих трагедии, в которой наперечет рифмованные строки, соседствует с пылкой инвективой Розена, заклеймившего рифму побрякушкой, коей человечеству приличествует забавляться лишь в незрелом возрасте Фрик Т. Б. Организация пушкинского текста в журнале «Современник» // Пушкинские чтения - 2005. Материалы X Международной науч. конф. (6 июня 2005). - СПб.: САГА, 2005. - С. 55 - 62..

Вряд ли Пушкин разделял столь уничижительное мнение о рифме; но страстная защита безрифменного стиха, к ритмической гармонии которого охотно склонялся поэт в зрелые годы своего творчества, безусловно должна была вызвать благожелательное внимание издателя «Современника».

Белый стих отменно зарекомендовал себя в русской поэзии опытами Державина, Гнедича, Жуковского, Дельвига и Пушкина, напоминал читателю автор. Напоминал об этом и чеканный белый стих, которым Жуковский перевел балладу австрийского поэта Цедлица «В двенадцать часов по ночам...», напечатанную в том же первом номере «Современника».

Автор статьи «О рифме» знал, что Жуковский переводил гекзаметром и отрывки из «Илиады», напечатанные в «Северных цветах на 1829 год», и «Войну мышей и лягушек», отданную им в «Европеец» (1832, № 2), и повесть немецкого писателя Фуке «Ундина» (1832-1836). Впрочем, к белому стиху Жуковский обращался и ранее («Красный карбункул», 1816; «Тленность», 1816; перевод драмы Шиллера «Орлеанская дева», 1817 -1821). В свое время пристрастие Жуковского к белому стиху вызвало язвительную эпиграмму Пушкина:

Послушай, дедушка, мне каждый раз,

Когда взгляну на этот замок Ретлер,

Приходит в мысль: что, если это проза,

Да и дурная?..

Первые две с половиной строки эпиграммы повторяли начало стихотворения Жуковского «Тленность». Но с тех пор прошло почти два десятилетия, и Пушкин стал значительно терпимее относиться к белому стиху. Вероятно, рифма и белый стих не раз были предметом горячих споров в пушкинском кругу, и, таким образом, статья Розена «О рифме» является и творческим откликом на эти дружеские беседы. Рассказывая о своем переводе «Одиссеи», Жуковский писал Вяземскому 19 февраля (3 марта) 1849 г.: «...большое наслаждение биться на кулачки с таким молодцом, как Гомер (лишь бы только не выйти из боя с разбитым рылом); но кажется этого не будет; сколько можно самого себя судить, мой перевод довольно близко выражает Гомеровскую старину и простоту, и вторая половина, кажется мне, святее первой: я врезался в свойство Гомеровых стихов (и этим обязан я Пушкину...)». Перед нами документальное свидетельство того, что перевод отрывков из «Илиады», сделанный Жуковским в конце 1820-х гг., подвергался критическому рассмотрению со стороны Пушкина, - и это подтверждает нашу мысль о том, что статья «О рифме» является отголоском бесед Пушкина и его литературных соратников, их споров о будущем русского стиха Фрик Т. Б. «Современник» А. С. Пушкина в аспекте проблематики межкультурной коммуникации // Коммуникативные аспекты языка и культуры. Сб. тез. IV Всерос. науч.-практ. конф. студентов, аспирантов и молодых ученых. - Томск: Изд-во ТПУ, 2004. - С. 44 - 45..

«Думаю, что со временем мы обратимся к белому стиху,- писал Пушкин в «Путешествии из Москвы в Петербург» - Рифм в русском языке слишком мало. Одна вызывает другую. Пламень неминуемо тащит за собой камень. Из-за чувства выглядывает непременно искусство. Кому не надоели любовь и кровь, трудной и чудной, верной и лицемерной и проч...» (XI, 263).

С одной из этих традиционных рифм, над которыми не без основания подшучивал Пушкин, начинается и его собственное стихотворение из Андре Шенье, напечатанное в первом номере «Современника»: