1.2 Андеграунд России и Запада: функции, формы и предпосылки

Говоря о возникновении и развитии андеграунда в России невозможно не упомянуть о взаимодействии России и Запада. Ведь большинство прогрессивных и революционных идей были заимствованы Россией из западной культуры.

Даже начало развития журналистики в России связано с заимствованием Петром I идеи создания печатных газет по образцу западных уже существующих изданий. «Стремясь как можно скорее ввести Россию в круг западноевропейских государств, преодолеть отсталость боярско-феодального уклада русской жизни, Петр поспешно и без разбору заимствовал иностранные образцы, заставлял русских людей принимать их и во множестве вербовал на службу иностранцев» [Западов 1973].

Также свою роль Европа сыграла во время цензурных ограничений, существующих в России. «Своеобразие становления журналистики в разные исторические периоды связано с характером государственного правления и соответственно отношением власти к прессе, что проявлялось в цензурной политике. При этом, однако, ограничение практической свободы журналистов в России стимулировало рост духовной свободы. Это находило отражение в выработке условного «эзопова» языка, системы иносказательной речи, которая устанавливала особую, доверительную связь между изданиями и читателями. Кроме того, усиление цензурного гнета вызвало появление бесцензурной печати, как в России, так и за ее пределами. Издания, вышедшие в середине XIX в. за границей в Вольной русской типографии А. И. Герцена, положили начало создания системы независимой русской прессы в эмиграции. Эмигрантская журналистика, развиваясь в традициях российской прессы, испытывая на себе влияние европейской журналистики, отразила новые типологические черты, проявившиеся в жанровом своеобразии, структуре, оформлении, читательском адресате издания» [Громова 2003].

Особенно значимое влияние Запада на отечественную журналистику было во времена декабристов, деятельность которых во многом была ориентирована на идеи М. Робеспьера, Ж.-П. Марата и других французских революционеров. «В общественно-политической жизни России первой четверти XIX в. произошли события, оказавшие значительное влияние на отечественную и европейскую историю, -- борьба с наполеоновским нашествием, восстание декабристов. Журналистика стала не только летописцем, но и активным участником этих событий. «…» По замыслу декабристов, периодическая печать должна была подготовить общественное мнение к переменам и тем самым обеспечить их понимание и поддержку. На первый план выступала мысль о единстве слова и дела. «…»

Изложенные языком романтической эстетики, недоговоренные из-за опасений перед цензурой, не всегда единодушно одобренные участниками тайных обществ политические лозунги декабристов не могли глубоко проникнуть в общество. Их слово было доступно образованному, преимущественно дворянскому читателю, пропаганда среди солдат имела ограниченный характер, попытки наладить нелегальную печать не увенчались успехом» [Громова 2003].

И, наконец, в 60-е годы XX века в истории русского андеграунда была предпринята попытка полного копирования Запада. Например, движение «штатников», «стиляг», «битников», использование иностранных слов (герла, бэйба и т.д.). Именно в этот период сблизились политический и культурный андеграунд. Когда язык был формой политического протеста, а за художественное произведение автора могли обвинить в политическом преступлении. Поэтому мы попытались рассмотреть функции, предпосылки и формы андеграунда 60-х годов с двух точек зрения: Россия и Запад. В 60-е годы XX века андеграунд в США был представлен многими течениями. «В первую очередь это касалось рок-музыки. Когда крупные звукозаписывающие компании начали активно работать в этой области, вознося до уровня мегазвезд одних исполнителей и игнорируя других, А. расцвел по-настоящему. В первую очередь это касалось, конечно же кислотного подполья -- рок-групп, вдохновлявшихся идеями Тимоти Лири и Кена Кизи, таких, как Grateful Dead. ЛСД-вечеринки этой, во всех отношениях замечательной компании, давно вошли в хрестоматии по эпохе 1960-х годов. Даже в относительно открытом обществе, как американское, андерграундная позиция давала возможность высказываться и действовать, не оглядываясь на многие, тогда еще существовавшие условности. Чем упорнее администрация пыталась не замечать поднимавшегося пацифистского, антирасового, психоделического движения, тем сильнее оно становилось. В конце концов, произошло то, что и поныне служит моделью для любых подпольщиков: пассионарность А. превозмогла сдерживающие факторы. Подполье разразилось политической, сексуальной, наркотической, этнической революциями, как в США, так и в Европе. Знаменитый лозунг Сорбонны 1968 года: «Будь реалистом, требуй невозможного» -- типично андерграундный. И, вполне закономерно, что многие идеи А. были восприняты и усвоены социумом, а многие подпольщики (те из них, кто выжил) благополучно интегрировались в оверграунд. Вызвав, в свою очередь, новую волну сопротивления.

В СССР любое подполье, даже самое эстетизированное, неизбежно принимало оттенок политического. То есть деятели советского А., будь то художники, рок-музыканты, писатели либо новые левые, желавшие быть «краснее» КПСС, рисковали гораздо больше, нежели их сверстники на Западе. Но зато и А. носил более принципиальный характер. Противостояние официозу обретало романтический, даже театральный модус, требовало сильнейших страстей, героев и жертв, предателей и палачей. Редчайшие появления «на поверхности», как правило, приводили к скандалам и репрессиям. Потому советский А. обжил пространство домашнего салона, сосредоточившись преимущественно на квартирах, кухнях и дачах, в отличие от западного, имевшего опору в частных клубах, заброшенных ангарах, паровозных депо и на фермерских полях. В какой-то момент сложилась парадоксальная ситуация -- в А. оказалось все мало-мальски интересное из литературы, академической и рок- музыки, изобразительного искусства. Традиционная операция замещения была возможна не в силу талантов подполья, но только лишь с ослаблением государства. Острое оппонирование донельзя закалило советский А., сделало его суровым и даже во многих отношениях жестоким -- что проявилось, когда начали массово печатать, к примеру, тексты Владимира Сорокина, Виктора Ерофеева, Эдуарда Лимонова. Более того, и поныне в русскоязычных странах существует немало этических и эстетических табу, благотворно влияющих на пополнение подполья. Жесткость и бескомпромиссность предыдущего поколения хорошо усвоена и нынешними экспериментаторами.

На Западе же ситуация принципиально иная. Шоу-бизнес достиг небывалой мобильности, и А. там просто не успевает пополняться достаточным количеством людей и концепций -- все мало-мальски интересное очень быстро замечается и ставится на поток. При этом структуры, которые могли бы поддержать движение, -- небольшие аудиолейблы, независимые издательства -- заведомо проигрывают крупным корпорациям, стремящимся узурпировать весь рынок. Энергия сосредотачивается на социальном, не слишком продуктивном направлении, в сквотах либо социальных центрах, либо в борьбе с нормами политкорректности.

Впрочем, наличие непослушного, таинственного и пугающего Другого за (под) границами либерального миропорядка -- очень продуктивный фактор. Где террорист -- там и непротивленец, где рассвирепевший араб -- там и рефлексирующий белый. Поэтому Россия, как раз размещенная на линии напряжения «Запад -- Восток», или, точнее, «золотой миллиард -- третий мир», густонаселенными подвалами оскудеет не скоро» [Десятерик 2005].

Интересным является сопоставление андеграунда России и Запад у Бориса Гройса: «Термин андеграунд не кажется мне удачным обозначением того, что было неофициальной или, как тогда говорили, второй культурой конца 50-х -- начала 80-х годов. Культурная память связывает слово “андеграунд” с веселой жизнью нью-йоркской богемы 60-х годов: альтернативные ночные клубы, наркотики, свободная любовь и отменившее традиционные культурные иерархии поп-искусство -- посреди буржуазного благополучия и господства формальных законов и норм. Все это не имеет, очевидным образом, никакого отношения к тому, что происходило в те же годы в России, где никакого устойчивого благополучия не было и вокруг царило не веселое, а весьма унылое беззаконие. Соответственно, никаких альтернативных клубов, как всем известно, не было, и, вообще, представители отечественного андеграунда предпочитали сидеть по домам и не высовываться. И уж во всяком случае у них не было никакого желания лишний раз эпатировать милицию. Конечно, многие выпивали -- но кто тогда не выпивал. А в основном представители неофициальной культуры того времени жили так же, как и все, а многие -- даже более буржуазно, чем большинство.

Но самое главное: западный художественный андеграунд времен культурной революции 60-х годов оперировал в рамках либерального общества. Его противниками были традиционные навыки социального поведения и эстетические нормы, господствовавшие в сознании большинства. Казалось, что против этих норм возможна была успешная эстетическая атака. Казалось, что в условиях демократии достаточно изменить сознание большинства, чтобы изменить общество, -- отсюда восприятие определенной художественной практики как андеграунда, т.е. как революционного подполья. Можно спорить о том, возможно ли изменить демократическое общество одними только средствами искусства или речь идет здесь об иллюзии. Но важно, что у авторов советской неофициальной культуры даже этой иллюзии никогда не было и не могло быть, поскольку им противостояли не общественные предрассудки, а государственная цензура, опиравшаяся на всем хорошо известный репрессивный аппарат, очевидным образом иммунный по отношению к любым формам художественного воздействия. Кстати сказать, это отсутствие веры в непосредственную силу искусства не пошло на пользу русской неофициальной культуре, лишив ее необходимой для любого искусства витальной энергии» [Гройс 1998].

Таким образом, андеграунд России и Запада имеет разные предпосылки и историю возникновения, однако, между ними есть общие черты, функции. Андеграунд родился во взаимодействии России и Запада.