Юбилейное

К юбилею Первого канала.

Есть в атмосфере Первого канала один микроб, живущий только в нем: чего бы к ним в эфир ни попадало — немедленно становится враньем. Его эффект настолько абсолютен, так властно обаянье прилипал, что, в гости к ним заехав, даже Путин под эту власть жестокую попал. Как мощный лев-самец, явившись к прайду, он грозно раскрывал премьерский рот — и виделось: сказать он хочет правду! Но выходило все наоборот, и триумфальным маршем из «Аиды» все снова покрывалось: трям-трям-трям! От Эрнста исходящие флюиды его гипнотизировали прям. Он и в начале встречи, и в финале хотел во всем признаться, как герой… но, боже, не на Первом же канале! Пошел бы он хотя бы на второй! Тут все равно — хоть лидер, хоть премьер вам: всех поглощает гибельный провал. Того, что есть,— нельзя сказать на Первом. Их Березовский так заколдовал, все это на глазах у миллионов, Иванов и Семенов, кать и надь,— недаром он проклятьем заклейменов, и познер в этом что-нибудь менять.

Когда они там Путина встречали, то даже стены излучали стыд. «Теракт раскрыт»,— признался он вначале. Назавтра мы узнали: не раскрыт. До явного юления унизясь и снова попадая в «молоко», он говорит: «Легко проходим кризис». А то он сам не видит, как легко! Сочувствие к простому человечку его не загоняет в магазин, не покупает он, допустим, гречку, не заливает в бак себе бензин, не видит очевидного бесславья, не чувствует разросшихся прорех,— но есть же президентское посланье о том, что мы просели больше всех! И чтобы вслух стране сказать про это, отстаивая собственную честь, он мог пойти на «Сити» и на «Эхо» — «Газпром» все тот же, но свобода есть,— и все бы благодарны были хором, как благодарны трезвому врачу… Но он пошел на Первый, на котором — довольно, повторяться не хочу.

Потом он выдал новую причуду, опять попав под Костины лучи: в эфире оппозиция повсюду, и врет, какую кнопку ни включи. Допустим, он мотается по свету, пускай не видит местных телерыл,— но что ее нигде ни разу нету, ужель Сурков ему не говорил? Ведь он же рапортует об успехах: «Еще не вся зачищена печать, но от экрана мы отжали всех их, теперь и ящик незачем включать!» А то, что врут они,— чего ж такого, история же катится вперед: Немцов не врал, как видим, про Лужкова, быть может, и про Путина не врет,— так дай ты им сказать, врунам и стервам, дай отчитаться, не сочти за труд! (Но только, ради бога, не на Первом. У них на Первом даже стены врут.)

Но главное, что здесь меня пугает,— простите, если выйдет не в струю,— пускай он оппозицию ругает, пускай он хвалит партию свою, про это нам давно неинтересно, мы вот как насмотрелись этих див,— но, господа! Когда он хвалит Эрнста — он тоже был, выходит, неправдив?! Не может быть! Они ж варили кофе, к полуночи устроили аврал, и он сказал — вы умницы и профи! И тоже, получается, наврал?! А в паузе, опять хваля кого-то — мол, нам не страшно, если много дел,— «Мне нравится,— сказал,— моя работа». И так при этом странно поглядел, что если б дева, без угроз и криков, а глядя, как печальный крокодил, сказала вслух: «Ты нравишься мне, Быков»,— на выстрел я бы к ней не подходил.

А впрочем, тут лукавить нет расчета. Себя давно не любит вся страна. Кому здесь, в общем, нравится работа? И Эрнсту-то не нравится она. Он сам бы — так я думаю — с восторгом не врал бы и себе не изменял, чтоб в кадре пахло жизнью, а не моргом…

Но он не может. Первый же канал.

И, отдых дав разгоряченным нервам, поздравлю Эрнста русским языком предельно честно — я же не на Первом, я больше вообще ни на каком: будь счастлив, милый друг! Пари, как демон, не прерывай надсадного труда и будь уверен: то, что ты наделал, Россия не забудет никогда.

Дмитрий Быков