Публицистика русского зарубежья 1920-х гг. «Миссия русской эмиграции» и.А. Бунина.

Журналистика эмиграции отражала своеобразные условия функционирования журналистики русского зарубежья, ее газетно-журнального производства, социально-демографическую структуру аудитории, возможности взаимодействия с родиной.

Наличие значительной прослойки интеллигенции, образованных людей, испытывавших острую потребность в чтении русской литературы, в разнообразной информации, привело к созданию немалого числа «толстых» журналов и преобладанию влияния этого типа издания на аудиторию по сравнению с газетой, что подпитывалось традициями русской печати XIX в. Журналистика русского зарубежья этих лет в какой-то степени осталась в плену этих традиций.

Характер журналистики эмиграции во многом определялся ограниченными материальными возможностями беженцев. Издания появлялись, как бабочки-однодневки. Не успев расцвести, они быстро увядали. Незначительное число журналов и газет выходило в течение пяти – десяти и более лет. Поэтому возникла такая любовь к альманахам, сборникам, которые могли появиться по мере накопления материала и средств, независимо от времени. Необходимость регулярного выпуска вестников, бюллетеней, информационных листков и других изданий такого рода отсутствовала. Нередко их появление было как бы привязано к определенному событию (съезду, юбилею и т.п.).

Многие писатели и поэты существовали за счет гонорара, хотя и достаточно скудного. Нередко даже такие известные авторы, как Д. Мережковский, З. Гиппиус, М. Цветаева, А. Куприн испытывали большие материальные трудности.

Российская аудитория нуждалась в адаптации к новой среде, новому информационному полю, в котором она жила. Отсюда появление в журналистике большого числа общественно-политических изданий. Ностальгические настроения, старение основной части читателей, обращавшихся к воспоминаниям о прошлом, привели к появлению немалого числа исторических журналов и сборников. Среди них такие, как «Архив русской революции», издаваемый И.В. Гессеном, «Архив гражданской войны», «Белый архив», «Белое дело» и др., сохранившие для нас огромное число документов и свидетельств тех лет.

Журналистика русского зарубежья отличалась от советской сетью религиозных изданий. Если в СССР сеть церковных ведомостей была полностью свернута, вся конфессиональная периодика к 30-м годам вообще была изжита, то в эмиграции происходило нечто противоположное. Журналистика русского зарубежья сохранила традиции России и в то же время развила их.

Естественно, в условиях эмиграции не могло быть, как в России или СССР, официальной сети изданий. В этом смысле газеты и журналы русского зарубежья были национальными, рассчитанными на знающих русский язык, объединяющими всех русских, проживающих в определенной стране. Собственно национальный срез эмигрантского общества, как и в дореволюционной России, был выражен в типологии журналистики слабо, хотя и выходил ряд национальных изданий для беженцев из России.

Одной из отличительных черт журналистики русского зарубежья по сравнению с советской была ее многопартийность.

стремление беженцев установить в той или иной степени связи с родиной, подчеркнуть общность культуры диаспоры и метрополии.

Таким образом, журналистика русского зарубежья 20–40-х годов XX в. – это целостная и оригинальная система разных типов изданий, отразившая пеструю социально-демографическую структуру эмиграции из России, опиравшаяся на традиции русской журналистики XIX – начала XX в. Основой послереволюционной эмиграции послужило Белое движение, поэтому ее направленность по отношению к метрополии – неприятие советской власти и большевизма, непримиримость с ними. Но и в этом постепенно все больше выявляются оттенки, нюансы и отличия. Иначе и не могло быть. Эмиграция должна ощущать дыхание Родины, какой бы та ни была, через невидимые капилляры быть связанной с нею. Россия – одна: и за рубежом, и в СССР. В журналистике эта потребность связи с метрополией проявилась достаточно основательно и многообразно. Однако эмиграция должна была жить своей жизнью в новых для себя условиях, адаптироваться к ним, и в этом огромную роль сыграла журналистика, активно формировавшая политическое, социальное и культурное пространство русского зарубежья.

В своем выступлении «Миссия русской эмиграции» (Париж, 16 февраля 1924) Иван Бунин сформулировал кредо возникшей русской диаспоры: «Нас, рассеянных по миру, около трех миллионов. <...> Но численность наша еще далеко не все. Есть еще нечто, что присваивает нам некое назначение. Ибо это нечто заключается в том, что поистине мы некий грозный знак миру и посильные борцы за вечные, божественные основы человеческого существования, ныне не только в России, но и всюду пошатнувшиеся. <...> В чем наша миссия, чьи мы делегаты? От чьего имени дано нам действовать и представительствовать? Поистине, действовали мы, несмотря на все наши человеческие падения и слабости, от имени нашего Божеского образа и подобия. И еще - от имени России: не той, что предала Христа за тридцать сребренников, за разрешение на грабеж и убийство, и погрязла в мерзости всяческих злодеяний и всяческой нравственной проказы, а России другой, подъяремной, страждущей».

Писатели-эмигранты «первой волны» свою миссию видели в том, чтобы вдали от родины сохранить русскую культуру И А Бунин оказался в числе тех, кто наиболее плодотворно способствовал решению этой задачи.

Свою знаменитую речь Миссия русской эмиграции , произнесенную 16 февраля 1924 года в Париже, Иван Алексеевич Бунин закончил словами Да будет нашей миссией не сдаваться ни соблазнам, ни окрикам. Это глубоко важно и вообще для неправедного времени сего, и для будущих праведных путей самой же России. Говорили - скорбно и трогательно - говорили на древней Руси Подождем, православные, когда Бог переменит орду. Давайте подождем и мы. Подождем соглашаться на новый похабный мир с нынешней ордой. Такова была миссия тех, кто промыслом Божиим оказался на чужбине, без родины, но и в относительной безопасности в страшные революционные годы и последовавшие за ними бесконечные десятилетия владычества большевиков над Россией. Нельзя было соглашаться с новыми хозяевами жизни, выполнять их политический и культурный заказ, но надо было хранить родину, язык, культуру, веру отеческую, сам строй межчеловеческих отношений в сердцах своих и в среде своей. Хранить и передавать детям, а потом и внукам. Многие рассеялись, растворились в европейском ласковом плену , но все же сохранился остаток , столь же бесценный для будущей России.