Оттепельное

О нет, Россия не циклична. Не правы были я и вы. Ей-богу, было бы отлично, когда б циклична,— но увы. Представьте только, что весною земля закатит пир горой — не свежей зеленью лесною, а прелью осени сырой; что осень явится устало, как баба нищая, пьяна: на чем зима ее застала, тем и продолжится она. Как после грязного ночлега, непритязателен и стар, опять полезет из-под снега прокисший сор давнишних свар, и даже небо — точно вата из телогреек у бомжей. Нет, тут не оттепель, ребята. Тут та же осень, но хужей. Опять история, паскуда, мешая изморось и грязь, возобновляется оттуда, на чем когда-то прервалась.

Прогресса нету никакого — сплошная рухлядь из мешков: Дьяченко против Коржакова, с Чубайсом лается Лужков; с вождем опять же не решили, его останками трясут — идет защита Джугашвили, по иску внука, через суд… Вон атеист, краснея рожей, с попом орут, как испокон: преподавать ли в школе Божий или физический закон… Пейзаж почти потусторонен — настолько он из тех времен: смирись, Кавказ, идет Хлопонин! Кавказ, выходит, не смирен? ОМОН гоняет образцово — спасибо, не по голове — толпу с участием Немцова, как на закате НТВ… Коммунистические дамы, прижавши к сердцу партбилет, бранят чернуху новой драмы, которой тоже десять лет… В работе швах, в зарплатах вычет,— еще спасибо, не бомблю… Все аналитики талдычат о росте доллара к рублю. Вернулась давешняя мода свободомысленных эпох: конец сулят не позже года, ну ладно — двух, ну ладно — трех… Опять кричит Проханов слева, неутомимо гоношист, а справа лезет дева Лера и говорит, что я фашист,— все та же гниль во всех канонах и то же горе от ума; не только тем не видно новых, но даже новых лиц нема! Опять приближен берег дальний, вернулась молодость, ликуй! Все, правда, стало виртуальней — а впрочем, не один ли черт? Сегодня мучить журналистов, их отрывая от забот, является не частный пристав, а скромный интернетный бот,— но нас волнуют результаты, а в этом перемены нет. Ответь мне, Родина: куда ты девала наши десять лет?

Ничто не делается сразу, не сразу строилась Москва — я часто слышал эту фразу, но мне, ребята, сорок два! О, эти штампы — не от них ли мы снова влезли под ярмо, надеясь, что, пока мы дрыхли, тут все устроится само? Ан нет, товарищ: много чести. Мы, истомившись в немоте, стоим на том же самом месте — да только мы уже не те. А то в газетах бы порыться — и можно в юном кураже решить, что мне едва за тридцать… Но дети взрослые уже.

А впрочем, что я волком вою перед читательской средой, тряся похмельной головою, еще покуда не седой? Паситесь, мирные народы, среди коттеджей и трущоб,— но жил я все же в эти годы? Любил? Еще б! Писал? Еще б! Не слег, не скурвился, не смылся, не спился, не попал в псари… А смысл — какого, к черту, смысла? Что жив — спасибо говори. Какой тебе еще морали и от чего она спасет? Тут у Отечества украли не десять лет, а все пятьсот — в одном издании серьезном во весь опор, на всю страну идет дискуссия о Грозном и прочат дыбу Лунгину! В открытом, так сказать, режиме, чтоб видел потрясенный свет…

Но пять веков мы все же жили! Ей-богу, жили!

Или нет?

Дмитрий Быков