Создание текста – процесс творческий

Создание текста – акт всегда индивидуальный, глубоко личный и сокровенный. Автор (гораздо реже – авторы) остается один на один с материалом, обдумывает его, подвергает анализу, классифицирует и соответствующим образом излагает. Метод изложения, изначально заданный характер интерпретации материала играют большую типообразующую роль.

Автор может пойти совершенно различными путями. Он может предельно субъективировать формально-содержательные структуры произведения. В этом случае процесс смыслопорождения пойдет затрудненно, в семантическом отношении данная текстовая модель окажется имплицитной – не выраженной прямо, неявной. Текст становится самодовлеющим, уже в нем самом, в манере автора высказываться зиждутся зыбкие, нечеткие и капризные смыслы. Такой вариант текстообразования показывает, что «к тексту можно относиться как к уникальному, порожденному своеобразием личности автора произведению, которое представляет интерес само по себе. В этом случае не то, что “за” текстом, а именно он сам и есть “подлинная” реальность»^[22]. Читателю бывает порой сложно понять такой текст и соответствующим образом его воспринять.

Но это отнюдь не означает, что каждый материал изначально квалифицируется как имплицитный, то есть в известной мере закрытый, лишь подразумеваемый, или, наоборот, как эксплицитный, то есть ясный, недвусмысленный^[23]. Большое значение имеет готовность читательской аудитории воспринять предложенный ей текст.

Несмотря на всю сложность строгого разграничения двух означенных текстообразующих моделей – в самом деле, ряд текстов, которые когда-то казались крайне индивидуализированными, позже стали классическими – существует необходимость их хотя бы относительно правильного диагностирования и оценки. Надо понимать, произведен ли текст одной прихотью автора с целью выразить свои исключительно личные, малоинтересные для других чувства или, наоборот, произведен для фиксации материала, созвучного многим людям. Как подчеркивает Г.-Г. Гадамер, «нам придется различать: записку “для себя”, использование которой обеспечивается собственной памятью; письмо, которое благодаря точному адресу само обеспечивает условия для понимания; и, наконец, все виды печатной продукции, лишенные точного читательского адреса»^[24].

Печатная продукция, и прежде всего, разумеется, газетно-журнальная периодика, обращена к широким читательским кругам, и поэтому при разработке ее текстовой модели следует использовать понятные и общеупотребительные стилеобразующие средства, избегать искусственно усложненных вариантов сюжетопостроения и фабульного хода. Незыблемое правило журналистики – добиться такого уровня четкости и конкретности материала, который был бы в состоянии обеспечить адекватную передачу сообщения, то есть без искажения идеи, без семантических и психоэстетических деформаций, без потери даже самых незначительных оценочных нюансов. Конечно, создание журналистского текста – процесс творческий, большую роль играет авторское видение и понимание проблемы, его суждения и выводы, но безудержное стремление оригинальничать, субъективировать изложение фактов, экспериментировать с лексическим материалом будет явно не к месту. Различные текстовые модели «реализуются в соответствующих типах языка: общепринятом и индивидуальном, авторском. Первый – это язык повседневной коммуникации, средств массовой информации, публицистики; второй – язык оригинальных, только данному автору свойственных стилистических средств»^[25].

Даже действуя в профессионально ограниченном текстовом пространстве, журналист имеет возможность создавать яркие, самобытные произведения. Но положительный результат будет достигнут только в том случае, если автор сполна и, главное, творчески использует имеющийся потенциал текстообразования, выберет верное направление в моделировании материала. Ведь уже на стадии первоначальной обработки эмпирических данных автор на дискурсивной или, наоборот, интуитивной основе пытается определить общие ориентиры изложения материала, подобрать подходящую видовую модель текстообразования.

Письменные тексты в издательской практике классифицируют по способам изложения и видам следующим образом:повествование, описание и рассуждение^[26]. В повествовательном тексте рассказывается о каких-либо событиях и фактах последовательно, размеренно, с отражением происходящего во времени. Описательный же текст нацелен на воссоздание картины реальной жизни и, возможно, с особо тщательной прорисовкой отдельных фрагментов и эпизодов. А вот текст, в котором доминирует аспект рассуждения, содержит исследование предметов и явлений, обосновывает какие-либо положения с привлечением других, полностью или частично уже обоснованных положений и утверждений, то есть путем аргументации. Включение в ткань произведения положений и утверждений, истинность которых установлена прежде, считается доказательством, а именно частным проявлением аргументации. Применение рассуждения приемлемо, в первую очередь, для аналитических публикаций.

Диалектически с видовыми характеристиками письменных текстов связаны методы их построения. Само собой разумеется, тексты с различными жанровыми признаками и строиться будут различным образом.

Так, публикации из группы информационных жанров, как правило, создаются с предельно рациональным и экономичным расходованием текстообразующего материала, минимальными интертекстуальными включениями, ровной и умеренной стилевой организацией. Здесь, прежде всего, ставится задача добиться наибольшей полноты осуществления коммуникативного акта.

Совсем иное дело – методы построения художественно-публицистических текстов. В этом случае могут вводиться и очень развернутые интертекстуальные образования, часто формируются подтексты различного уровня сложности, сюжетосложение почти никогда не бывает прямолинейным и упрощенным. Скорее наоборот: с целью познания и отражения соответствующих сторон действительности автор стремится располагать сюжетообразующие элементы оригинально, порой даже причудливо, если это способствует более полному раскрытию идейно-тематического содержания произведения.

У методов построения аналитических текстов – иная специфика. Согласно концепции А.А. Тертычного, выделяются, во-первых, методы познавательно-ориентированного построения: фиксация какого-нибудь отдельного факта, описание взаимосвязанных явлений, фиксация всего познавательного акта и, наконец, описание «схемы» доказательного рассуждения. Во-вторых, выделяются методы коммуникативно-ориентированного построения текста: обусловленные представлением о соответствии текста ожиданиям аудитории, обусловленные представлением о способах и формах отражения действительности, ожидаемых аудиторией^[27].

Схема действий автора выглядит следующим образом. Исходя из поставленной задачи написания именно журналистского текста, он выбирает перво-наперво соответствующий тип речевой деятельности. В данном случае единственно возможный вариант – язык повседневной коммуникации, без труда понимаемый читательской аудиторией. Затем, конечно с учетом жанрового фактора, стремится в общих чертах наметить видовую модель будущего текста, что во многом обусловливается характером собранного эмпирического материала. Наконец, автор подыскивает подходящие варианты построения текста, определяет конкретный метод его конструирования.

Практически на всех этапах текстотворчества журналист оперирует группами знаков, зафиксированных в тех или иных формах. Структурируя, он создает из них развернутые комплексы, которые обретают дополнительное значение. Мы наблюдаем удивительное и таинственное явление: знаки, как правило, хорошо знакомые и чуть ли не заурядные, вследствие интеграции, объединяясь под влиянием авторской воли, наполняются новым, порой очень самобытным и ярким содержанием, реализуют богатейший и уникальный информационный потенциал. Произведение является журналистским, если оно выполнено как текст, рассчитанный на активное использование в коммуникативной деятельности, и представляет собой систему в том значении, которое возникает при подходе к тексту как информационному продукту, воплощенному в знаках. Осуществляется диалектически сложный процесс построения взаимосвязанных содержательных и формальных структур на всех уровнях, начиная с элементарного и кончая высшим, когда произведение осознается как целостность. В журналистском материале отражается классическая триада, на которой зиждется принцип построения текстовой модели. Она предполагает, что все произведения духовного творчества состоят с действительностью в семантических отношениях – как «обозначающее с обозначаемым», включаются в прагматическиеотношения (использование произведения потребителем), а также становятся носителями синтаксических отношений, существующих между произведением как единым целым и отдельными его элементами^[28].

Внимание к механизмам текстообразования, действующим усложненно и в силу этого не всегда легко распознаваемым, вызвало активное введение в теорию текста понятий нарратива и, соответственно, нарратологии (от лат. narro – рассказывать и гр. logos – слово; понятие, учение). Вообще-то у термина «нарратив» довольно древняя история: в античном ораторском искусстве он использовался для обозначения одной из частей речи, а именно изложения (narratio). Позже семантика данного термина значительно модифицировалась и в настоящее время обрела отчетливые текстосоотносительные черты. Интересна следующая попытка его определения: «Термин “нарратология”, первоначально связанный с исследованиями в рамках семиотики, сегодня является общеупотребительным, более точно очерчивая внутри общего понятия “повествовательность” ее структурированную часть: уровни повествования, связи автор – повествователь– герой – читатель, “точка зрения” и др.»^[29]

В понятии нарратологии, таким образом, отражается многогранный процесс реализации текстообразующего потенциала, проявление подходов, характерных для воссоздания конкретного текста в условиях соответствующей системы взаимоотношений текстоопределяющих факторов. В этом понятии ключевое место отводится автору, который оказывается отнюдь не отстраненным создателем произведения. Он выступает как субъект организации и развития внутренних, глубинных сюжетообразующих линий, возрождается в повествователе и герое. Но затем автор как бы оживает и продолжается уже в читателе, дает ему импульс движения и творчества, через повествователя и героя доносит свои мысли и чувства. Кстати сказать, читатель, порой пусть и безотчетно, ощущает эту связь с автором, проявляет интерес к его личности. Таким образом, сфера существования любого опубликованного текста не ограничивается страницей книги, журнала или газеты, а находит продолжение во многих других реалиях жизни.

С одной стороны, автор вынужден действовать в пределах, обусловленных строгими законами построения определенной текстовой модели, а с другой стороны, он в любом случае старается ввести в действие весь арсенал средств текстообразования, которым располагает и который помог бы ему выразить состояние его внутреннего мира с необходимой полнотой. В действие включается такой важный фактор, как текстовая модальность, которая «отражает мироощущение автора и реализуется в субъективно-оценочной модальности... высказывания, дискурса и широкого контекста», «реализуется совокупностью логико-семантических, стилистических, структурно-синтаксических, словообразовательных и экстралингвистических средств, которые тесно взаимосвязаны»^[30]. В жестком алгоритме текстопостроения автор ищет и пытается использовать даже самые мелкие бреши для введения в ткань материала элементов своего личного отношения, подчас и чрезмерно субъективного характера. Он добивается этого благодаря композиционным и архитектоническим приемам, выбору нужной интонации при интерпретировании фактов.

Большую роль играет правильный отбор лексического материала, а для этого необходимо тонко чувствовать слово, распознавать его нескончаемые нюансы психоэстетического плана. Слово, ошибочно вовлеченное в процесс текстуализации, может ведь интонационно окрасить произведение неподобающим образом, создать впечатление фальшивости. В этой связи представляется очень ценным мнение А.Т. Твардовского, который заявлял, что «все эти “калейдоскопы”, “силуэты”, “рельефы”, “контрасты” и т.п... это слова, не имеющие ни цвета, ни запаха, ни вкуса, как их имеют, например, “снег”, “хлеб”, “соль”, “яблоко” и т.п.»^[31] Разумеется, данное мнение отнюдь не означает, что слова первой группы вообще не стоит привлекать в качестве текстоформирующего материала. Все дело в том, что каждое слово должно стоять на своем месте, органично вписываться в контекст. К примеру, одно и то же слово может легко войти в повествовательную ткань корреспонденции или статьи и быть отторгнутым структурой очерка.

Понятие текстовой модальности отражает, помимо всего прочего, практические усилия автора, предпринятые для более полного самовыражения, его поиск оптимальных вариантов текстообразования среди всех возможных. Модальность – это поле, в пределах которого автор делает то, что не противоречит установленным правилам, что можно делать, чтобы реализовать авторское волевое начало в его субъективном проявлении. И вот в границах действия фактора текстовой модальности автор во всех мыслимых аспектах экспериментирует, подбирает средства построения текста, моделирует. Ведь его естественное желание – создать интересное, самобытное, «свое» произведение, с глубокими нарративными характеристиками. Т. Готье свидетельствует о том, как работал с текстом О. де Бальзак: «ночь уходила на одну-единственную фразу; он хватал ее, перехватывал, выгибал, мял, расплющивал, вытягивал, укорачивал, переписывал на сто ладов, и – удивительное дело! – необходимую, бесспорную форму он находил, только исчерпав все приблизительные»^[32].

Работа непосредственно над текстом – главная составляющая часть всего творческого процесса, и каждый автор идет исключительно своей стезей. У него, правда, может быть сходство с коллегами в методе сбора материала, в приемах организации труда, в тематических, эстетических и социально-политических предпочтениях, но никогда не происходит детального совпадения содержательно-формальных аспектов двух различных текстов. Тема никогда не может быть реализована одинаково. В этой связи интересно наблюдать за тем, как авторы ряда периодических изданий освещают одно и то же событие: даже в близких по статусу газетах репортажные, например, тексты будут сильно, а иногда просто в корне разниться.

Мы же сравним несколько классических текстов, касающихся романа И.С. Тургенева «Дворянское гнездо». Эти критические статьи с ярко выраженными публицистическими признаками были написаны сразу после выхода в свет тургеневского произведения и опубликованы в журналах того времени. Имеются в виду статьи Д.И. Писарева, А.А. Григорьева и Н.А. Добролюбова^[33]. Прежде отметим, что все данные материалы имеют немало общего. Их объединяет то, что для середины XIX в. они были исключительно актуальны, ориентированы на широкую аудиторию, а именно читателей журнальной периодики, и поэтому в текстопостроении здесь использована, безусловно, эксплицитная модель: произведения не отличаются чрезмерной усложненностью, их содержательно-формальный аспект выражен отчетливо, прозрачен, легко просматривается и воспринимается. Эти тексты ясны и открыты, что, конечно, не препятствует формированию подтекста. По видовым характеристикам, вне всякого сомнения, это тексты-рассуждения с высоким уровнем аналитичности. Схема структурирования материала полностью замкнута на ведущем претексте – тургеневском романе, что обусловливается, впрочем, уже самой жанровой природой литературно-критических публикаций. Они, кроме того, содержат в значительном объеме различные интертекстуальные включения и являют собой образец глубокой нарративной организации всего текстового пространства: авторы как личности-субъекты погружены в повествование, формируют и активно артикулируют свое мнение на всех уровнях текстообразования, совмещаясь с образом повествователя, проникают в самые сокровенные области существования главных и второстепенных героев и при этом непосредственно вовлекают в повествовательный процесс читателя – в частности, через доверительный тон прямых монологических обращений вызывают в нем чувство сотворчества.

Но в то же время статьи принципиально различны. Источником различий служит то, что публицисты в полной мере пользуются свободой текстопостроения в пределах избранной текстовой модальности, позволяющей выразить авторское миропонимание.

Писаревский текст ориентирован в первую очередь на отражение канвы рассматриваемого произведения в нравственно-воспитательном плане, чем продиктован и выбор соответствующих содержательно-формальных средств. Автор не обходится без назидательных и риторических элементов изложения, не преминул, в частности, указать «родителям и воспитателям на те препятствия, которые могут встретиться при чтении “Дворянского гнезда”», но, тем не менее, на его взгляд, «необходимо познакомить девиц с этим во всех отношениях замечательным произведением». Налет дидактичности, впрочем, – это скорее всего дань типологическому профилю журнала «для взрослых девиц», для которого предназначалась статья. Очень быстро Писарев переходит к серьезному анализу романа и делает аргументированные и социально важные выводы о роли и месте женщины в обществе.

Иное дело – подход к построению текста у Григорьева. Его интересует в основном поэтика Тургенева-романиста: каких художественно-эстетических принципов тот придерживается, как создает живые, с неподдельными чувствами образы персонажей, как в его творчестве воплощаются высокие идеалы искусства. Освещению этой грани тургеневского творчества подчинены все используемые Григорьевым выразительные текстообразующие средства – гармонично организованные, воздействующие без лишней категоричности, и в этом отражается, несомненно, его позиция как публициста, его мироощущение.

А вот Добролюбов в условиях, по сути, той же самой текстовой модальности весь комплекс средств и приемов, включая расположенный в несколько уровней развернутый подтекст, подчиняет обоснованию одной идеи – призыву прихода «настоящего дня». Варианты «эстетической критики» сразу же сурово отметаются, поскольку она «сделалась теперь принадлежностью чувствительных барышень». Автор усиливает давление, используя характерную лексику: «борьба», «свобода», «доблесть», «гражданский герой», «угнетенные», «произвол», «пропаганда» и др. Организация текстового пространства, расположение всех сюжетоформирующих линий произведения, создание сложной и довольно мастерской архитектоники нацелено на решение одной откровенно декларированной задачи – вытеснить «дворян разночинцами в русском освободительном движении». Своими разоблачениями «лишних людей» Добролюбов сознательно содействовал этому^[34]. Именно сознательно, строя субъективную модель текстообразования.

Даже краткий анализ этих известных классических текстов позволяет сделать вывод о том, насколько сложен и потенциально многообразен процесс создания публицистического, да и вообще журналистского произведения. Понимание законов текстопостроения, принципов взаимодействия различных структур единого текстуального пространства может расширить творческое видение автора, дать ключ к решению конкретной практической задачи.

^[1] Линник Ю. Икона Софии. Петрозаводск, 1991. С. 13, 2.

^[2] Подробнее см.: Библер В.С. Диалог. Сознание. Культура (идея культуры в работах М.М. Бахтина)//Одиссей. Человек в истории. 1989/Отв. ред А.Я. Гуревич. М., 1989. С. 31.

^[3] Лотман Ю.М. Текст в тексте//Текст в тексте. Труды по знаковым системам XIV. Вып. 567. Тарту, 1981. С. 5.

^[4] Лотман Ю.М., Минц З.Г. Литература и мифология//Семиотика культуры. Труды по знаковым системам XIII. Вып. 546. Тарту, 1981. С. 42. – Если в указанной работе вопрос ставится именно о семиотике периодического издания, то о семиотике других феноменов (например театра, кино, поведения) см. подробнее: Почепцов Г.Г. История русской семиотики до и после 1917 года: Учеб.-справ, изд. М., 1998. С. 50, 93, 300.

^[5] Банин А.А. Слово и напев. Проблемы аналитической текстологии//Фольклор. Образ и поэтическое слово в контексте/Отв. ред. В.М. Гацак М 1984., С. 175.

^[6] Коршунов А.М., Мантатов В.В. Диалектика социального познания М., 1988. С. 284–286.

^[7] Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. СПб., 1998. С. 386, 407–409.

^[8] Rager, G. Qualitat in der Zeitung. Ergebnisse erster Untersuchungen//Redaktion 1994. Almanach far Journalisten/Red. M. Begemann, В.L. Flöper Bonn, 1993. S. 165–170.

^[9] Сидоров В.А. Социальный факт и его значение в журналистике//Журналистика и социологияۥ97. Журналист: личность, должность и долг/Ред.-сост. С.Г. Корконосенко. СПб., 1998. С. 139–140.

^[10] Соколов А.В. Введение в теорию социальной коммуникации: Учеб. пособие. СПб., 1996. С. 172.

^[11] Турунен Н. Русский учебный текст как разновидность дидактического дискурса. Опыт лингводидактического исследования в аспекте межкультурной коммуникации.Jyväskylä, 1997. С. 47. Подробно о дискурсе и его социальном аспекте также см.: Конецкая В.П. Социология коммуникации: Учебник. М., 1997. С 74, 106, 111, 226–227, 295.

^[12] Об этом подробнее см.: Волков А.А. Стиль массовой коммуникации и общественно-языковая практика//Язык и массовая коммуникация, социолингвистическое исследование/Отв. ред. Э.Г. Туманян. М., 1984. С. 37–38.

^[13] Термин «концепт» справедливо предлагается использовать как «такое содержание слова, которое возникает при употреблении слова в конкретных условиях: в определенной обстановке общения, в ситуативном или речевом контексте, в речи» (Аникина А.Б. Слово в культуре//Журналистика в 1994 году: Тезисы научно-практич. конф. Ч. IV/Отв. за вып. М.В. Шкондин. М., 1995. С. 3–4).

^[14] Волошинов В.Н. Философия и социология гуманитарных наук. СПб., 1995. С. 222.

^[15] Толочин И.В. Метафора и интертекст в англоязычной поэзии: лингвостилистический аспект. СПб., 1996. С. 61.

^[16] Там же. С. 62, 15.

^[17] Смирнов И.П. Порождение интертекста (Элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б.Л. Пастернака). 2-е изд. СПб., 1995. С. 45, 96.

^[18] Черепахов М.С. Сатирические жанры//Жанры советской газеты: Учеб пособие/Общ. подгот. текста осуществлена М.С. Черепаховым. М., 1972. С. 382. Опыт травестирования издавна проявляется во многих литературных жанрах, напр., в бурлеске (см. подробнее: Квятковский А.П. Поэтический словарь. М., 1966. С. 66–67).

^[19] Бухаркин П.Е. Об одной евангельской параллели к «Шинели» Н.В. Гоголя (к проблеме внетекстовых факторов смыслообразования в повествовательной прозе)//Концепция и смысл: Сб. статей/Под ред. А.Б. Муратова, П.Е. Бухаркина. СПб., 1996. С. 206, 198, 210–211. Что касается употребления термина «хронотоп», то отметим здесь приоритет М.М. Бахтина. Именно он предложил «существенную взаимосвязь временных и пространственных отношений... называть хронотопом (что значит в дословном переводе – «времяпространство»)» (Бахтин М. Время и пространство в романе//Вопросы литературы. 1974. №3. С. 133).

^[20] Овечкин В.В. Статьи, дневники, письма. М., 1972. С. 161.

^[21] Кайда Л.Г. Роль заголовка в организации подтекста в фельетоне//Проблемы журналистики. Вып. 8. Мастерство журналиста/Отв. ред. И.П. Лысакова, В.С. Терехова. Л., 1976. С. 87, 88.

^[22] Кармин А.С. Основы культурологии: морфология культуры. СПб., 1997. С. 122–123.

^[23] О понятиях, обозначенных данными терминами, подробнее см.: Бабкин А.М., Шендецов В.В. Словарь иноязычных выражений и слов, употребляющихся в русском языке без перевода. 2-е изд., испр.: В 3 т. Т. 2. СПб., 1994. С. 495, 638–639. К слову сказать, термины implicite и explicite используют в русских как научных, так и публицистических текстах издавна. См., напр.: Герцен А.И. Соч.: В 9 т. Т. 2. М., 1955. С. 125; Щедрин Н. (Салтыков М.Е.). Собр. соч.: В 12 т. Т. 10. М., 1951. С. 135.

^[24] Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. М., 1991. С. 133.

^[25] Черницкая Л.А. Поэтика романов Натали Саррот. СПб., 1993. С. 11. В качестве примера индивидуальной модели автор приводит произведение «Тропизмы» Н. Саррот, в котором «мы имеем индивидуальный язык в чистом виде, что затрудняет понимание этого произведения, так как для читателя, незнакомого с эстетикой и структурой «новой» литературы, оно выглядит как набор бессмысленных фраз» (С. 33–34).

^[26] См. подробнее: Накорякова К.М. Литературное редактирование материалов массовой информации: Учеб. пособие. М., 1994. С. 75–76. Некоторые авторы предлагают также рассматривать как вид текста определение (см., напр.: Терехова В.С. Литературное редактирование: Учеб. пособие. Л., 1975. С 45).

^[27] Тертычный А.А. Аналитическая журналистика: познавательно-психологический подход. М., 1998. С. 178–199. В этой связи также см.: Мисонжников Б.Я. Журналистский текст как средство коммуникации//Социальное функционирование журналистики/Под ред. С.Г Корконосенко. СПб., 1994. С. 82–97.

^[28] Лазутина Г.В. Технология и методика журналистского творчества: Метод, указания. М., 1988. С. 12, 10. Об отношениях знаков – текстовых элементов также см.: Ивлев Ю.В. Логика: Учебник. М., 1992. С. 16; Мисонжников Б.Я. Функция знака в массовом коммуникативном процессе//Основы информационной культуры: Учеб. пособие/Отв. ред. С.В. Смирнов. СПб., 1998. С. 24.

^[29] Светлакова О.А. «Дон Кихот» Сервантеса: Проблемы поэтики. СПб., 1996. С. 68. Для любого текста характерен последовательный процесс нарративизации, и поэтому справедливо суждение о том, что «наррация не остановима» (Малинов А.В. Образ смерти в русской сказке//Вече: Альманах рус. философии и культуры/Отв. ред. А.Ф.Замалеев. СПб., 1995. С. 178).

^[30] Усачева Н.И. К проблеме модальности публицистического текста (На материале немецкого и русского языков)//Анализ статей зарубежной художественной и научной литературы: Межвуз. сб. Вып.7. /Отв. ред. Ю.Д. Левин. СПб., 1996. С. 24, 26.

^[31] Твардовский А.Т. Письма о литературе. 1930 – 1970. М., 1985. С. 330.

^[32] Готье Т. Из книги «Оноре де Бальзак»/Сост. И.Д. Лилеева. М., 1986. С. 116–117.

^[33] Статья Д.И. Писарева «Дворянское гнездо». Роман И.С. Тургенева» была опубликована в 1859 г. в №11 «журнала наук, искусств и литературы для взрослых девиц» «Рассвет» (Писарев Д.И. Соч.: В 4 т. Т. 1. Статьи и рецензии. 1859–1862. М., 1955. С. 18–33); статья А.А. Григорьева «И.С. Тургенев и его деятельность. (По поводу романа «Дворянское гнездо»)» опубликована в 1859 г. в №4, 5, 6, 8 журнала «Русское слово» (Собр. соч. Аполлона Григорьева. Вып. 10. М., 1915); статья Н.А. Добролюбова «Когда же придет настоящий день?» – в 1860 г. в №3 журнала «Современник» (см.: Соч. Н.А. Добролюбова. Т. 3. 7-е изд. СПб., б. г. С. 216–252).

^[34] Бялый Г.А. Добролюбов о Тургеневе//Уч. записки Ленингр. гос. ун-та. №158. Сер. филол. наук. Вып. 17. Русские революционные демократы/Отв. ред. И.Г. Ямпольский. Л., 1952. С. 171.