Как сделать рассказ связным.

Теперь поговорим о том, как рассказывать историю. О приемах повествования. Один из них называется «теория домино». Сцены действительно падают, как костяшки домино. Одна цепляет другую. Последняя фраза одной сцены вызывает к жизни первые действия следующей сцены. Возникает то, что французы называют enchaînement – сцепкой. Я попрошу вас, когда мы будем смотреть следующий эпизод, присматриваться именно к этому элементу. Почти всегда последняя фраза одной сцены определяет то, чем будут заниматься герои в начале следующей. Этот прием с одной стороны соединяет между собой достаточно разные по настроению темы, а с другой, придает им определенную динамику, создает движение, легкость переходов от сцены к сцене. Бывает, правда, что после того, как это снято и смонтировано, что-то вырежут для экономии времени, но чаще всего эти связующие, цементирующие элементы сохраняются.

Кроме того, я стараюсь часто прибегать к сюжетным поворотам, то есть сознательно выстраиваю у зрителя определенные ожидания, а потом неожиданно выворачиваю эти ожидания наизнанку.

Например, в пилоте, в третьем действии была сцена, где полицейские врываются в квартиру. Чего ждал зритель? Что в квартире окажется один из негодяев. Но вместо злодея там находят прибор, который позволяет догадаться, где могут скрываться преступники. Другими словами, я готовлю зрителя к тому, что детективы найдут свидетелей, которые скажут им нечто важное, или они поймают одного из преступников – то есть эта сцена даст полицейским определенный результат, но вместо того, что ждет зритель, я даю совсем другой результат. Для публики это сюрприз, значит, я выполнил главное правило повествования: никогда не позволяй зрителю заскучать.

Есть еще один прием, позволяющий не терять темпа повествования, а значит и зрителя. В «Преступных намерениях» и в «Законе и порядке» мы всегда даем субтитры, определяющие время и место действия. Обычно на телевидении используются так называемые «установочные планы», то есть общие планы, показывающие, где будет происходить действие следующей сцены. Здесь понадобилось бы несколько общих планов полицейского участка, какая-то музыкальная фраза. Установочные планы позволяют плавно перейти от одной сцены к другой. Но мы их не применяем, считаем, что в нашем случае это пустая трата времени, ведущая к потере темпа. Вместо них мы используем эти субтитры – пока на экране титр с «адресом» происходящего, зритель слышит диалог. Мы экономим время, к тому же, стилистически такой прием придает сериалу ощущение документальности. Кстати, «Закон и порядок» изначально снимался на 16-миллиметровую пленку, картинка была жесткой, зернистой, стилизованной под документальное кино, так что эти субтитры оказались вполне уместны, а потом они перекочевали и в отпочковавшиеся от «Закона и порядка» сериалы.

За что зритель любит ваших героев.

Есть качество персонажа, мимо которого никогда не пройдет в своих комментариях ни одна американская телесеть. Наверняка и вам продюсеры всегда задают такой вопрос: вызывает ли ваш главный герой симпатию? Хороший ли он парень, полюбит ли его аудитория? У меня на рабочем столе стоит карикатура: пещерный человек нарисовал на стене охотника, который гонится за каким-то мамонтом, а рядом с ним первобытный критик говорит ему: «Попробуй сделать охотника посимпатичнее». Так вот, мне кажется, не обязательно, чтобы ваш герой был симпатичным. Важно, чтобы были понятны мотивы его поступков, важно, чтобы он был интересным. Наконец, чтобы аудитория понимала, какие цели он ставит перед собой и соглашалась с этими целями. Например, зритель знает, что цель детектива Горена – засадить преступника за решетку, и зритель поддерживает такое стремление. Пока публика будет болеть за него и желать ему успеха, я могу заставить своего героя делать почти все что угодно для достижения этой цели. Он не может только одного – нарушать закон.

Многие зрители нашего сериала высказывают в Интернете свое мнение. Из их комментариев ясно, что часто поведение главных героев их раздражает, иногда ставит в тупик, иногда кажется ошибочным – но при этом они всегда считают его интересным. Пусть не все из них захотят пригласить нашего героя на кружку пива, но при этом они разделяют его цели и хотят, чтобы он побеждал – каждую неделю.

Е.Жилейкина: Возможно ли, чтобы в сериалах вроде «Закона и порядка» в одном из эпизодов положительный герой превратился в преступника? Например, чернокожий детектив из «Ярмарки оружия» проиграл в покер крупную сумму и решается на убийство?

Бальсе: Это опять тот случай, когда важнее всего ваша интуиция сценариста. У нас был случай, когда предшественник этого черного детектива, проиграв в суде дело, врезал главному подозреваемому, только что оправданному судом. Но подлинная причина его поступка заключалась в том, что мы знали: этот актер все равно скоро должен уйти из нашего сериала. Поэтому по нашему сюжету в наказание его переводят из большого столичного участка куда-то в медвежью дыру.

Мне кажется, что в таком сериале, как «Закон и порядок», полицейский не может стать преступником – в этом не будет логики, это не будет соответствовать нами же установленным правилам. С другой стороны, если мы возьмем для примера «Сопрано» или российский сериал «По имени Барон»²⁶... К сожалению, я видел только один эпизод «Барона» (тот, где флэшбэки в 50-е годы), поэтому я могу ошибиться, но его главный герой, немолодой уже человек, преступник, точнее, большой человек в преступном мире. Мне кажется, публика знает, что за нравы царят в этом мире, и, пожалуй, она примет ситуацию, в которой этот герой сделает то, что вы недавно предложили, и в этом не будет противоречия. Но вот представить, чтобы это сделали герои «Закона и порядка» будет слишком большой натяжкой. Это можно сделать очень интересно, но тогда наш герой не сможет дальше работать в этом сериале. Это годится только в одном случае, если вы знаете, что вам придется в ближайшее время по каким-то причинам избавиться от этого героя.

Е.Жилейкина: Но при этом законы жанра позволяют вашему детективу прибегать к незаконным способам сбора доказательств...

Бальсе: Незаконным – да, но при этом все-таки не аморальным.

Е.Жилейкина: Аморальным по отношению к подозреваемому. В сцене из «Ярмарки оружия», когда чернокожий детектив втирается к нему в доверие, поглаживает по щеке, говорит, что да, все женщины такие-сякие, а сам вынуждает его признаться в преступлении.

Бальсе: А вот это как раз не является нарушением закона. В Америке полицейский имеет право лгать подозреваемому.

Е.Жилейкина: Именно в этом вопрос. Чернокожий детектив появляется в сериале впервые, и сразу ведет себя именно таким, нешаблонным и неоднозначным с точки зрения морали образом. Вы рассчитывали этим вызвать к нему симпатию зрителей?

Бальсе: Во-первых, в сериале его уравновешивает второй (точнее – первый) детектив, между ними всегда существует некое равновесие... У нас в Америке есть жаргонное выражение «push the envelope» – это значит испытать, где находится граница того, что можно и что нельзя, что будет считаться законным, разрешенным и правильным, а что уже нет. Повторяю, обман – разрешенный инструмент работы полиции. Ну, например, можно сказать задержанному, что на этом стакане есть его «пальчики», и если в результате подозреваемый признается – тем хуже для него. Сделает ли такой обман этого полицейского несимпатичным для зрителя? Это вопрос, на который каждый ответит по своему.

В «Преступных намерениях» наш герой, детектив Горен, занимается таким обманом все время. Он врет преступникам как тонкий психолог, он играет с ними в кошки-мышки, он делает все, чтобы заставить преступника сознаться. При этом он не нарушает закон – он просто творчески использует слабости преступника, обращая их против него самого. Но с точки зрения сценариста никто не подскажет вам, перешли вы допустимую черту или нет. Только вы сами можете определить, где граница, за которой кончается моральное и начинается аморальное. Если вы чувствуете, что ваш персонаж переступил рубеж, если вам дискомфортно стало писать о нем, значит, скорее всего это действительно так.

Что же до стремления вызвать у зрителей симпатии к новому герою. Да, мы хотели, чтобы герой «Ярмарки оружия» понравился зрителям, но чтобы при этом они ощутили исходящую от него опасность. Публика увидела преданного делу полицейского, который при этом позволяет себе явиться на ответственное задание после бессонной ночи за игорным столом. Его явно заносит в процессе допроса, он все время мудрит и прибегает к трюкам. Он очень умен и не лентяй, но все равно хочет получить результат здесь и сейчас. Получился не одномерный, а сложный персонаж, которому в чем-то можно доверять, а в чем-то доверять не стоит. То есть мы заложили в потенциал этого персонажа несколько черт, которые в будущем – через десять эпизодов, или вообще через год мы сможем вдруг вытащить и сыграть на них – может быть, использовать их против него.

Вообще нужно стараться показать как можно больше самых разных качеств героя. Например, когда много лет назад мы знакомили зрителя с пожилым детективом (его играет Джерри Орбах²⁷), мы старались показать и плюсы, и минусы. На место преступления он приехал с опозданием, поскольку был на любовном свидании, причем не с женой... Он лечился от алкоголизма, правда, успешно. У него была масса разных проблем. Поначалу вокруг него ходили слухи, неявные намеки, что может быть он не совсем чист на руку, может быть, как-то связан с коррупцией. Его никто не обвинил в этом в лицо, и может быть, слухи распускали недоброжелатели, их у него тоже хватало, но все же...

Другой главный герой, адвокат, точнее, исполнительный помощник окружного прокурора Джек Маккой, которого играет Сэм Уотерстоун²⁸. Мы охарактеризовали его в «библии» сериала словами «веселый цепной пес». Он агрессивен как ротвейлер, и такая же мертвая хватка, но при этом весел и игрив. Крутил романы со всеми своими помощницами. В Америке говорят, что закон должен быть не мечом, а щитом, должен защищать людей, а не нападать на них. А для Джека Маккоя закон, прежде всего, меч, а не щит. У нас было несколько эпизодов, где он явно переступал грань. Не просто обвинял людей, нарушивших закон, а стремился засадить своих противников за решетку едва ли не любой ценой, используя свое служебное положение. Так что приходилось вмешиваться его начальнику, пожилому юристу, который буквально оттаскивал его за ошейник.

Что еще всегда тревожит продюсеров телесети, и они бомбардируют вас записками на этот счет. Они боятся, что зрители не поймут, почему ваш герой поступает так, а не иначе. Они всегда просят, чтобы мы как можно подробнее объясняли, почему и зачем наши герои делают то и другое. Они всегда хотят, чтобы сам герой либо его друг прямо объяснил, для чего он это делает, какие у него мотивы. Я всегда отказываюсь вставлять такие объяснения, я считаю, что гораздо важнее, чтобы публика сама поняла, что им движет. Ваш главный союзник в рассказе истории – зрительское воображение. Зритель способен «прочесть» в событиях вашего сериала и в его героях массу такого, что вам и в голову не приходило. Зрителю всегда нужно доверять, ему ничего не нужно разжевывать. Если вы что-то оставите недосказанным, зритель сам заполнит пробелы. Зритель спроецирует свои психологические модели на ваших персонажей, и там, где вы не дали объяснения, зритель найдет свое объяснение.

Итак, уже сказанную фразу «нельзя недооценивать свою публику» обязательно нужно дополнить второй – «всегда доверяйте своей публике».

Как избежать штампов.

Ваши персонажи должны быть правдоподобны. Это очевидная вещь, но об этом часто забывают. Что такое правдоподобный персонаж? Возьмем Горена. Есть ли на свете полицейский, в точности похожий на него? Не знаю. Скорее всего нет, хотя есть много полицейских с отдельными чертами его характера и личности. Но при этом легко верится в то, что он может существовать, поскольку необычная широта его знаний или умение прибегать к дедукции логично вытекают из его прошлого. Вы создали ему биографию, которая объясняет, откуда он знает этот иностранный язык, откуда у него взялись такие, а не другие взгляды на данный вопрос, почему он так хорошо разбирается в искусстве. Именно это я называю правдоподобием.

Альтернатива правдоподобию – штамп. Сценарист начинает писать штампами когда на него нападает лень. Когда нужно писать про людей, о которых сценарист ничего не знает, проще всего прибегнуть к помощи стереотипов.

В одном из российских сериалов, которые я посмотрел, кажется, в «Убойной силе», есть такой эпизод: в Лос-Анджелесе совершено преступление, и русский следователь, ведущий это дело, должен туда ехать. Дед этого следователя просит внука найти в Америке какую-то запчасть для автомобиля, тем временем мать собирает ему чемодан провизии, другими словами, персонажи ведут себя не как живые люди, а как стереотипы. А у зрителя врожденный нюх на такие вещи.

Лучший способ не попасть в эту ловушку заключается в том, чтобы, во-первых, знать как можно больше о своих персонажах и изложить это на бумаге, пусть для себя, и во-вторых, быть честным с собой. Иной раз какой-то персонаж ставит тебя в тупик, тебе не пишется. Признайся, не лукавя, что причина в том, что ты задавал себе слишком мало вопросов о том, что из себя представляет этот персонаж, кто он такой, какие качества делают его неповторимым?

Например, в «Преступных намерениях» один из центральный персонажей – обвинитель, окружной прокурор. Он афроамериканец. Существует целый ряд стереотипов, «каким должен быть на экране афроамериканец». Ну, скажем, он наверняка будет членом демократической партии. А у меня это человек консервативных убеждений, он поддерживает республиканцев, верит в необходимость смертной казни, противник абортов... Мало кто ждет, чтобы темнокожий юрист выражал подобные взгляды. Здесь брошен вызов стереотипу, а это позволяет просто и быстро решить ряд проблем.

Возвращаясь к поездке русского следователя из «Убойной силы» в Лос-Анджелес. Его родители, в соответствии с расхожим стереотипом, люди простые и невежественные. Но ведь куда интереснее было бы наделить их какими-то неожиданными знаниями про Соединенные Штаты, которых от них никак не ждешь, и написать про какие-то необычные обстоятельства, в которых они приобрели эти знания – ну, скажем, во время войны дед познакомился в Архангельске с американским моряком и тот успел рассказать ему что-то интересное. Для зрителя это был бы приятный сюрприз.

Итак, один из способов борьбы со стереотипами – это сделать нечто прямо противоположное тому, чего ждет от персонажа в соответствии со стереотипами зритель.

Как меняется герой за время своей экранной жизни.

Я видел немало сериалов, где в первом же эпизоде обязательно присутствует сцена, в которой оба главных героя выкладывают все карты на стол, раскрывают друг другу все свои тайны – «моя мать была такой, и я сделал то и то». То есть уже в первом эпизоде герой теряет все свои секреты. Мне такой подход кажется неразумным. Часто сценарист прибегает к нему, потому что, с одной стороны, не доверяет своей аудитории, а с другой – не верит в способность своих персонажей установить постоянный контакт со зрителем. Когда вы изо всех сил хотите, чтобы публика немедленно полюбила ваших героев, немедленно поняла их, вы сразу ставите такие сцены, и это ошибка. Свидетельство вашей слабости. Мне кажется, публика любит, чтобы героев окружал налет тайны. Публика смотрит сериал именно затем, чтобы каждую неделю шаг за шагом проникать в тайну ваших персонажей. Ведь в жизни вы знакомитесь с людьми, вы узнаете их постепенно, понемножку, с течением времени. То же самое на телеэкране. Да, в кино иначе, там у вас есть всего два часа, зрители должны очень быстро понять героев. Но на телевидении, в случае успеха, у вас будут сотни часов на то, чтобы раскрывать тайны ваших героев. Поэтому я стараюсь дозировать новую информацию – в каждом эпизоде по несколько капель.

Эпизод «Преступных намерений» – «Человек человеку волк» был четырнадцатым по порядку, и вы наверняка отметите, что по сравнению с пилотом персонажи проделали немалый путь. Другими стали не только прически, но и характеры. Структура эпизода к этому времени устоялась, четвертое действие теперь в обязательном порядке строится вокруг поединка наших детективов и главного отрицательного героя.

Е. Афонина: В сериалах, которые, как и ваш, устроены по принципу новеллы, то есть где каждый эпизод это отдельная история, наблюдается такая закономерность: характеры главных персонажей, даже если они сложные и многообещающие, как у вас, практически не развиваются. Что я имею в виду? Возьмем девочку из этого эпизода. В начале его и в конце это два совсем разных человека. С ее характером все время что-то происходит. Эти изменения и есть самое интересное, что может быть в кино и в сериалах, эта эволюция героев – главная ценность. При этом в сериалах-новеллах практически не развиваются главные герои. Даже в тех, где есть сквозное действие. Почему? Получается, что главные скучнее второстепенных...

Бальсе: Вы совершенно правы. В таких сериалах приглашенные звезды (мы так называем исполнителей вторых главных ролей – в данном случае это девочка и ее родители) меняются больше других. Главные герои тоже меняются, но эти перемены происходят в течение пяти лет. В отношении Горена у меня такие планы: он будет постепенно сходить с ума – то есть он за эти пять лет очень изменится, станет неуправляемым. Но вы абсолютно точно заметили, что внутри одного эпизода эти перемены незаметны.

С другой стороны, публика каждую неделю включает в 21:00 наш канал потому, что любит именно этих героев. Публика хочет проводить время в их обществе. Если от одной недели к другой главные герои будут слишком заметно меняться, то публика может и не прийти на очередную встречу. Ведь зритель приходит по одной-единственной причине: он хочет знать, как знакомый ему персонаж, Горен, справится с загадкой, которая встанет перед ним на этой неделе. Поэтому от недели к неделе главный герой может меняться, но только очень маленькими дозами.

Е. Афонина: То есть вы все-таки внутренне ведете героя к какому-то событию?

Бальсе: Да, только эти перемены кумулятивны, они накапливаются постепенно. В последнем эпизоде сериала – это будет через три года – главный герой будет очень отличаться от того, каков он сегодня. Если вы будете смотреть каждую серию, то ваши знания об этом человеке будут постепенно расти. Просто каждую неделю вы открываете в нем что-то новое, но очень малыми дозами. Он меняется все время, но по чуть-чуть.

Е. Афонина: Когда вы писали первый или второй сезон, вы думали о том, что ваш герой просуществует пять лет?

Бальсе: Да, думал. Иначе нельзя. Тут обязательно нужно быть крайним оптимистом. Процесс сочинения – это путешествие, открытие. Чем больше я думал о том, как повлияла на него шизофрения матери, безразличие отца, как действуют на него преступления, которые он расследует, тем легче мне спрогнозировать будущее этого человека

Е. Афонина: А между ним и напарницей ничего не происходит?

Бальсе: Романтичного – нет. Мне кажется, это та ситуация, когда потенциальная возможность этого, создаваемое этим напряжение, ожидания и гадания аудитории во много раз важнее, чем если бы мы показали, что между ними что-то происходит. Для героев это было бы сродни инцесту.

Е. Афонина: Мне понравился кусок, где они смотрят материалы, снятые скрытой камерой. У меня было ощущение, что его напарница Имс ревнует Горена к изображению этой девушки на экране.

Бальсе: Именно поэтому я и говорил – зрители сами домыслят и додумают, даже прочитают то, чего там может и не быть. Вы опять привели точный пример – тем более, что я сам здесь не имел в виду ничего такого. Мне казалось, что она скорее не ревнует, а просто проявляет нетерпение, но это объясняется тем, что она полицейский следователь классического типа. Большую часть информации она получает вполне традиционным способом, от своих осведомителей. А вот он получает информацию, пристально вглядываясь в то, что Имс кажется просто скучным. Глядя на девушку на экране, Горен получает информацию, а Имс кажется, что он сидит и пялится в пустоту, вообще ничего не делает. То есть я в этой сцене думал, как столкнуть эти два подхода. А вы увидели еще один, не менее интересный смысл. Что замечательно!

Е. Афонина: Мне просто Горен нравится.

Бальсе: Он многим женщинам нравится...

Вы спрашивали меня про эту сцену с сотовым телефоном. Она пришла мне в голову, когда я стоял в длинной очереди в китайском консульстве в Лос-Анджелесе в ожидании визы и слушал, как у всех на разные голоса звонят телефоны. Я подумал: «Интересно было бы попробовать опознать человека в толпе по звонку его телефона». В это время я как раз писал этот эпизод, и сразу стал ломать голову, как же мне вставить это в сериал.

Эпизод «Человек человеку волк» оказался достаточно необычен для сериала, и писать его было интересно. В центре повествования здесь – семья заложников, и суть дела на этот раз не столько в противостоянии Горена и преступников, сколько в попытках Горена проникнуть в тайну этой семьи. Тем самым центральными становятся сцены с Гореном и девочкой, а не психологический поединок Горена со злодеем, как обычно. Его борьба с преступником – это просто убийство уже готового к закланию быка. А здесь вся борьба происходит между ним и девочкой, между ним и семьей, между ним и слабовольным отцом, грехи которого (и даже грехи его отца) и навлекли на его родных несчастье. Это было значительно интереснее, чем писать стандартную историю про похищение ради выкупа.

Как работает детективная интрига.

Сегодня мы разберем эпизод второго сезона, он называется «Пилигрим». Если вы сравните его с эпизодами первого сезона, то, надеюсь, заметите, что качество явно выросло, формат стал понятнее. Эпизод лучше написан, увереннее выстроен, диалоги стали ярче, актеры давно освоились со своими персонажами.

Итак, начинается все с мелкой заурядной истории. Женщину бросает ее возлюбленный. И вдруг эта банальность, грустная повесть про разочарованную женщину перерастает в нечто более значительное. Типичный ход для многих детективов. Мы даем публике едва заметный намек на то, что будет дальше: эта надпись на стене не на арабском, а на арамейском языке. В любом случае зрители не знают, что это за надпись, они знают только, что это очень странно. И думают: возможно, это не просто история про женщину и ее любовника.

Вот нам рассказали про этот стих на арамейском языке. Он окажется ключом к решению загадки значительно позже, в четвертом акте. А появился он в сценарии так, как возникает множество сюжетных ходов: уже когда мы работали над четвертым действием, над мотивировками поступков самоубийцы, понадобилось усилить эту линию, связанную с предсмертной запиской. Для этого нам пришлось снова вернуться почти к самому началу и переписать эту часть, подробно рассказать о «Песне песней» по-арамейски. Нужно было сделать так, чтобы поначалу и впрямь казалось, что это мужчина воспевает прелести своей возлюбленной, как в «Песне песней», но под конец этого куска становится понятен совсем другой, истинный смысл стихотворения, не имеющий ничего общего с любовной историей.

Кроме того, в первых трех эпизодах с луковицы будто бы сняли три слоя кожуры. Сперва это стихотворение на арамейском языке, потом возлюбленный этой женщины, имя которого поначалу звучит как «Ал», оказывается на самом деле «аль-кем-то». У него арабское имя. Все. Смысл эпизода меняется. Это уже не история про женщину, которую бросил любовник. Это, оказывается, история совсем про другое. И происходит этот поворот в середине первого действия.

Что мы узнаем в самом конце первого действия? Что этот фильм, оказывается, про бомбу.

В сценарии последней сценой перед точкой выхода была та, которая идет здесь предпоследней. Но при монтаже мы решили, что лучше уйти на перерыв на сцене, где этот парень берет с полки подшипник и кладет в корзину крысиный яд. Так тайна становится еще непонятней. Ведь мы знаем, что речь идет о бомбе, мы знаем еще из пролога, что этот парень – злодей, но зачем ему подшипник и крысиный яд? Мы приняли решение поменять точку выхода на рекламу в результате бурных дискуссий. А я и сегодня считаю, что нужно было закончить действие на сцене, где выяснятся, что мы имеем дело с бомбой: корабль, ящик, собака и миг, когда мы осознаем: «Боже мой, это же бомба!».

С.Урушева: А не слишком ли рано ставить точку выхода именно здесь? Ведь зритель успеет про бомбу забыть?

Бальсе: Именно поэтому мы и переставили сцены местами – чтобы получить более ровную, линейную структуру. Так часто бывает: на бумаге все выглядит прекрасно и сбалансировано, а потом, когда все снято, кажется, что эта деталь не прозвучит, она малозаметна и зритель ее забудет. Может быть, важнее динамика действия, его максимально линейная структура? Вы как сценарист всегда остро ощущаете такие вещи.

Далее мы показываем – без излишних подробностей, но и не скороговоркой, как самоубийца мастерит себе бронежилет. Поначалу мы показываем отдельные его детали, и публика пока не может сообразить, что это такое, пока мы не покажем ей всю конструкцию целиком. Но это будет в третьем действии. В детективе вообще принято показывать части вместо целого, и только в конце – все целиком. Это как в знаменитой притче про пятерых слепцов, описывающих слона – один потрогал хобот, другой ухо, и в результате каждый рисует совершенно неверную картину слона. У нас трое детективов тоже будто прикасаются в темноте к разным частям загадки и пытаются понять, как она может выглядеть целиком. И ошибаются.

Эта сцена в середине третьего действия, и вдруг... До сих пор мы распутывали интересную, но вполне привычную историю террориста с бомбой. Смысл такой истории всегда прост: кто успеет раньше? Найдут ли полицейские злодея до того, как он взорвет бомбу? Таких историй в детективных фильмах, романах, сериалах немало. Как же нам выделиться из длинного ряда фильмов с тикающей бомбой? Ключ к этому дает личность террориста. В середине третьего действия мы вдруг узнаем, что здесь значительно больше психологии и социологии, чем нам поначалу казалось. Характер игры снова стал другим. Кроме того, эта сцена работает и на чисто детективном уровне – нужно понять, где скрывается террорист, как его заманить в ловушку, используя его мать в качестве наживки... Наконец, мы получаем массу информации о характере преступника, и вся эта информация будет в дальнейшем использована.

Нужно сказать, что я не был доволен последней сценой. В ней слишком много мелодрамы. К тому же она снималась глубокой ночью, в пятый или шестой день съемок, мы уже сильно отставали от графика, торопились, хотели все сделать побыстрее, а подобный материал требует неторопливого, тщательного подхода, долгих репетиций... Вместо этого пришлось снимать как можно больше перебивок, вставок, чтобы монтажеру хватило планов для работы. В результате мы даже не все успели снять. Это уже общая беда телевидения: мы написали замечательную сцену, она отлично работала в нашем воображении, а потом на бумаге. Когда дошло до того, чтобы ее снять, оказалось, что у нас на все полчаса и деньги уже закончились. Спасибо, что публика иной раз бывает очень доброй и склонна прощать даже явные ляпы.

Но так или иначе, это была точка выхода из третьего действия, и мы, пусть не без натяжки, сумели снова помахать нашей бомбой. Мы сказали – пусть даже мы распутали одну тайну, пусть мы поймали одного злодея, но где-то там с минуты на минуту рванет еще одна бомба! Тем самым мы подготовили все для четвертого действия, где все сведется к тому, сумеет Горен вовремя узнать, где вторая бомба, или нет. Будем надеяться, что это достаточно сильная приманка для публики.

Как выстраивается действие.

«Закон и порядок» держится на экране уже тринадцать лет. Едва ли не рекорд. «Ярмарка оружия» была первым эпизодом его десятого сезона.

Начинается эпизод с пролога. В этом сериале пролог всегда короче, чем в «Преступных намерениях» и всегда используется традиционная формула: следует какая-то невинная сценка, как вдруг персонажи оказываются в эпицентре взрыва, или вдруг они обернулись, а у них за спиной происходит преступление. Столь же традиционна и вторая сцена: приезжает полиция, и двое полицейских начинают расследование. Эта формула остается неизменной на протяжении уже тринадцати лет.

Может быть это феномен, присущий только телевизионному сериалу, но публика обожает этот знакомый до мелочей ритуал. За тринадцать лет могло бы и надоесть, но нет – каждую неделю, включая телевизор в этот день и час, она знает, чего ей ждать – по крайней мере в первые минуты. Это как старые разношенные тапочки – ты их надел, тебе в них удобно. То же самое я видел и в российских сериалах, которые прислал мне Григорий: в каждом из них начальные сцены сделаны мастерски, они дают зрителю возможность удобно устроиться перед экраном, забыть о реальном мире и перенестись в мир экранных страстей.

С другой стороны, продолжительность вводных сцен (включая и титры) с каждым годом сокращается, сейчас пролог «Закона и порядка» идет от 45 секунд до 1 минуты. Все понимают, что зрители любят пролог, но при этом считается, что делать его слишком длинным – значит отнимать время у основного действия. Ведь рекламы становится все больше, а на действие времени остается все меньше. Мы оказались жертвами собственного успеха. Когда мы начинали делать «Закон и порядок» в 1990 году, у нас было почти 47 минут на то, чтобы рассказать достаточно замысловатую историю. Остальные тринадцать минут с секундами занимала реклама. Сегодня на то же самое отводится ровно 42 минуты. Это значит, что за 13 лет рекламы стало больше на 5 минут в час! И мы постоянно ощущаем это давление, этот постоянно растущий дефицит времени.

А. Митта: Это единый стандарт для всех каналов – 42 минуты?

Бальсе: Сейчас стандарт – от 42 до 44 минут чистого времени. Плюс еще минуту занимают титры, это время тоже можно использовать для повествования. Остальные 16-18 минут в час – реклама.

А. Митта: Прологи всегда только формулируют загадку, или уже расставляются какие-то акценты расследования?

Бальсе: В данном случае, в «Ярмарке оружия» – не только загадка. Судите сами – вам показали неожиданное убийство, следовательно, указали, чем будут заниматься детективы на протяжении эпизода.

Но здесь появляется новый герой, которого играет Джесси Л. Мартин²⁹. Нужно было придумать, как он может быстро заявить о себе зрителю. Нужно было намекнуть на разногласия между ним и его партнером, полицейским постарше, которого играет Джерри Орбах , любителем саркастических, циничных шуточек, вполне способным сказать при виде десятка трупов: «Что-то убийца был не в духе, похоже, у него кондиционер сломался». И новый партнер немедленно его обрывает, давая понять, что такой грубый полицейский юмор ему не по душе.

Второе. Заметив, как через оцепление прорывается женщина, подбегает к убитой девушке и обнимает ее, черный детектив подходит к ней, что-то шепчет ей на ухо, пытается как-то ее утешить, словом, ведет себя для полицейского слишком эмоционально, даже сентиментально. Одним словом, мягкий, полный сострадания человек, но он тут же встает, отряхивает руки и говорит: «Ну ладно, пора браться за работу!». Эта мгновенная смена настроения явно удивляет второго полицейского, равно как и нас.

Третье. Когда в госпитале Орбах говорит: «Поехали на лифте», Мартин отвечает «Пошли по лестнице – это быстрее!» Другими словами, мы всюду, где можем, показываем, что у этой парочки разные взгляды на жизнь и на работу.

То есть, в данном случае пролог выполнил две задачи. Во-первых, он задал параметры загадки, и кроме того позволил нам внести два элемента, связанные с новым героем: показал, что этот человек может пойти на конфликт с первым полицейским, и вообще он сложный, непонятный тип, он способен быть мягким и чутким, а через секунду кажется жестким настолько, что начинаешь сомневаться, был ли он искренним, не играл ли, утешая безутешную мать убитой девушки.

Как складывается дальнейшее расследование? Как только наши детективы добиваются какого-то успеха, он оказывается иллюзорным – раз за разом. Наконец, им в руки попадает орудие убийства. Удача, прорыв, откровение? Нет, кто-то успел изувечить напильником ствол и теперь никакая баллистическая экспертиза не даст результата. Здесь мы действуем по принципу «шаг вперед – шаг назад», «решение – осложнение». Эта техника широко применяется и здесь, и в «Преступных намерениях», где каждый успех в расследовании также приводит к осложнению, позволяя каждый раз повернуть сюжет в неожиданном направлении.

По следам найденного оружия полиция выходит на адрес квартиры. Они берут квартиру штурмом. Зритель рассчитывает, что сейчас ему предъявят убийцу. Но нет. Вместо этого в квартире оказывается мертвая старушка. Опять тупик. Или не тупик? Оказывается, что из тупика может быть выход: старушку недавно выписали из больницы, а все жертвы убийства учились на медсестер. Внезапно начинает проглядывать возможная связь – больница, медсестры. Но вектор расследования снова меняется.

Вспомните то, что я уже говорил о точках выхода из каждого действия. Их функция – намекнуть, что действие далее пойдет совсем в другую сторону. Будем надеяться, что публику такой поворот заинтригует, она пересидит рекламный блок и опять вернется к нам.

А. Митта: Но при этом вы не подстегиваете интерес публики, вы не педалируете его, вкладывая какие-то объясняющие слова в уста детективов?

Бальсе: Конечно, можно было сказать об этом интригующем повороте прямым текстом. Тут все зависит от конкретной ситуации. Мы уже говорили, что следует избегать слишком примитивных, слишком «лобовых» решений. Где здесь граница? Достаточно ли просто сказать вслух: «Эта женщина лежала в больнице, а убитые студентки учились на медсестер, значит, налицо связь – больница». Или заставить детективов гадать в этой точке выхода, каким может быть мотив преступления: может быть, убийца – родственник этой старушки, и ее плохо лечили, а может, плохо лечили его самого, и у него зуб на медицинский персонал больницы? Никто, кроме вас, не может решить, сколько информации раскрыть зрителям в этой точке. Главное для точки выхода – оставить зрителя в конце действия с кучей вопросов.

А. Митта: Да, в том-то вся проблема – как сделать так, чтобы возникла эта куча вопросов...

Бальсе: Именно. Главное, чтобы зритель захотел узнать, что будет дальше. А сколько рассказать ему, зависит от вашего вкуса. Лично я считаю, что достаточно просто намекнуть на то, что есть разные возможности, а дальше пусть на всю катушку работает воображение зрителя. Тогда он точно вернется после рекламной паузы.

С какого-то момента сюжет – не то чтобы стал стандартным, но во всяком случае, пошел по проторенной дорожке полицейской драмы. Детективы ищут убийцу, для этого допрашивают разных свидетелей. Но поскольку в этом фильме речь идет еще и о комплексе проблем, связанных с продажей оружия и необходимостью эту продажу контролировать, в игру незаметно подбрасываются конкретные идеи. Публике уже показали несколько ситуаций, до поры до времени не разводя вокруг них серьезных дискуссий: вот человек торгует оружием – и не в магазине, а в подвале собственного дома, и закон это разрешает. Вот полуавтоматический пистолет переделывают в полный автомат, и оказывается, что это, во-первых, не запрещено, а во-вторых, под силу сделать школьнику. На суд публики уже вынесено несколько ситуаций, из которых следует, что правительство реально не контролирует продажу огнестрельного оружия. Зрители уже думают об этом. Эти мысли уже откладываются – на уровне подсознания. Все эти идеи уже введены в действие в первой половине эпизода.

Когда во второй половине «Закона и порядка» полицейское расследование уйдет на второй план, и на авансцену вместо полицейских выйдут юристы, то все идеи, которые не выпячивались вначале, окажутся в центре нашего внимания.

А пока – мы продолжаем искать возможности противопоставить двух детективов друг другу, мы сознательно расширяем сферу возможных конфликтов между героями Джерри Орбаха и новым черным детективом Эдом Грином, которого играет Джесси Л. Мартин. Мы показали, что при аресте злоумышленника новый детектив излишне нервничал, держал на мушке уже безоружного и не опасного преступника, пытался тут же на месте заставить его признаться. Мы помним, что для черного детектива это первый эпизод, а значит, нужно как можно быстрее показать зрителю разные стороны его характера. Но здесь начинает работать еще одна идея: оружие, пистолеты для мужчин часто сублимируют недостаток мужественности. Преступник начинает с того, что декларирует свою неприязнь к женщинам, если не сказать резче. Эта связь между антифеминизмом и энтузиазмом к огнестрельному оружию тоже начинает плавать на заднем плане.

Сцена допроса подозреваемого – конец второго действия. Действие рвануло вперед, они заставили подозреваемого признаться. То есть публика понимает, что в оставшиеся полчаса что-то должно измениться. Кроме того, эта сцена давала нам возможность показать, что новый детектив все делает не так, как другие. Он обманул подозреваемого, талантливо изобразив, что он на его стороне, что он якобы пережил те же проблемы, что мучают подозреваемого, он разве что не обнимался с ним. Я много раз видел, как следователи проделывают это, обнимают подозреваемого, играют роль отца-исповедника и этим ломают его сопротивление.

Другие полицейские в этом сериале были жесткими, почти жестокими профи, они угрожали подозреваемым, пытались загнать их в угол неопровержимыми уликами. В «Законе и порядке» такой внешне мягкий и сострадательный полицейский появился впервые.

«Закон и порядок» отличается еще тем, что обычно вторая половина полностью переворачивает логику первой. Ну, например, в начале третьего действия дело передается в суд, судья рассматривает заготовленную полицией козырную улику и вдруг заявляет, что она добыта незаконным путем и не может фигурировать в деле, а значит, юристам приходится начинать еще раз, практически с нуля. Нужно искать новые улики, нужно искать новые способы – уже юридические, чтобы заставить подсудимых признать свою вину. Вот и данное судебное дело неожиданно сворачивает в другую сторону.

А. Митта: Дальше пойдет третье действие?

Бальсе: Да, третье. И в нем наступает момент, когда появляется новый злодей, на сей раз в лице компании, производящей огнестрельное оружие. Она мешает привлечь уже известного нам преступника к суду. Помните, мы говорили: в третьем действии всегда происходит неожиданный драматический поворот сюжета. Всю первую половину эпизода следствие шло по следу одного подозреваемого: человека, который устроил эту бойню. И вдруг оказывается, что есть зло еще более опасное, оружейная компания, которая продает всем желающим свои «пушки», зная, что покупатели тут же переделывают их в полные автоматы, и делающая на этом грязные деньги.

Наши юристы начинают злиться на эту компанию. Обратите внимание, как Сэм Уотерстоун (это седой адвокат) с каждой минутой все сильнее злится. Нечто подобное всегда происходит в третьем действии. Как правило, в его первой трети или первой половине: появляется новая сила, новый серьезный противник.

А. Митта: Я не понял, компания появляется как персонаж, которому выгодно оправдание убийцы?

Бальсе: Это во-первых, но им еще важно, чтобы не выплыл тот факт, что преступник переделал их полуавтоматический пистолет в полностью автоматический, что эта процедура – плевое дело. Компания не будет сотрудничать с обвинением, потому что при этом неизбежно всплывут их методы.

А. Митта: Но никто не предъявил компании прямых обвинений.

Бальсе: Пока нет, это будет позже. Пока же эту компанию просят помочь в предъявлении обвинений очевидному преступнику: от нее требуется всего-то поднять свои архивы и сообщить, когда был продан этот пистолет, как он оказался в руках преступника, каким образом этот преступник сумел переделать его в автомат, где он мог приобрести набор деталей, который позволил ему это сделать. У компании есть все эти сведения, но она не желает сотрудничать с обвинением, и мы пока не понимаем, почему. Но в любом случае понятно, что на пути наших героев возникло еще одно, весьма серьезное препятствие.

А. Митта: То есть пока мы видим экспозицию, которая позволяет нам понять, что эта компания что-то скрывает.

Бальсе: Да, и этому будет посвящено все третье действие. А в конце третьего действия наши юристы примут решение выдвинуть обвинение уже против этой компании.

Поскольку в результате отказа оружейников сотрудничать с обвинением преступник отделался легким наказанием, наш герой решает отомстить за это оружейной компании, зарабатывающей деньги на насилии. Из-за специфики американской системы правосудия ему приходится драться за право выдвинуть против нее обвинение, доказывать – не гнушаясь и демагогии – свою правоту перед советом судей. И наконец, точка выхода из третьего действия: да, он добился права подать на эту компанию в суд, но при этом судья предупреждает, что ему придется драться, что называется, только одной рукой. Тем самым мы забрасываем публике крючок: она, конечно, хотела посмотреть, как герой всех победит, но теперь она понимает, что решение судьи делает задачу нашего юриста значительно сложнее. Публика ломает голову, каким образом наш герой преодолеет это препятствие.

А. Митта: Почему вы не прибегли к элементарной вещи – почему не показали зрителю, как легко полуавтоматическое оружие переделывается в автомат?

Бальсе: Отличное замечание – именно это мы и делаем в четвертом действии.

А. Митта: И практический вопрос – будете ли вы использовать тот факт, что таких убийств из переделанного оружия не одно, а двадцать, тридцать, сорок?

Бальсе: Обязательно – это уже было отыграно в суде в конце третьего действия. Помните, мы говорили, что в третьем действии приходится идти на определенные натяжки – вот вы их сейчас увидели. В «Преступных намерениях» мы куда быстрее переходим к следующему действию, но здесь... это я писал три года назад... Именно поэтому я больше не пишу «Закон и порядок» – терпения не хватает, хочется двигаться значительно быстрее.

В определенном смысле то, что мы видим здесь, в третьем акте, это развернутая экспозиция четвертого акта, она усиливает его воздействие. Мы видим, что компания «Рольф» очень влиятельна, и нашему герою будет нелегко с ней справиться. Мы уже говорили, что главное в «Законе и порядке» не действия, а идеи, поэтому в третьем акте так мало собственно действия и так много разговоров. Классическая структура классического сериала.

Четвертое действие. Цель этой сцены – показать, насколько изолирован наш герой. Даже его союзник, другой юрист, не понимает и не разделяет его позиции. Вы заметили здесь отбивку – план пожилого юриста, главного босса, когда он в недоумении качает головой. Часто полезно показать через реакцию актера то, что в данный момент испытывает аудитория – потому что зрители тоже только качают головой, узнав, что задумал наш герой.

И в тот момент, когда вы думаете, что герой победил....

А. Митта: Судья оправдал человека, который заведомо вызывает антипатии всех присяжных?

Бальсе: Да. Так мы решили вопрос – оправдывает ли цель средства, к которым прибег наш герой, чтобы добиться наказания этой компании. Судья постановил, что решение присяжных не сочетается с требованиями закона. Чтобы добиться своего, наш герой полагался на эмоции, на общественное мнение, на возмущение общественности против оружейной компании. А судья доказывает, что в основе приговора должно лежать верховенство закона. Другими словами, судья говорит, что обвинитель выиграл – но незаконными средствами, выиграл за счет эмоций, а не юридических улик. Лично я считаю, что судья технически прав, а морально – нет. Но многие люди, особенно в Соединенных Штатах, возразят на это, что судья прав, что нужно менять всю систему, что нужно добиваться этого от конгресса, нужно менять закон, а не судебную практику.

Вообще в Соединенных Штатах постоянно и живо обсуждается, можно ли использовать суды и судей для того, чтобы менять толкование закона – или же это дело законно выбранных представителей народа.

А. Митта: А как такой финал сказывается на рейтинге?

Бальсе: Рейтинги превосходные – это программа из верхней десятки. Я думаю, зрителям понравилось, что в этом эпизоде действительно есть серьезный смысл. Ну и всегда есть вероятность того, что наш герой проиграет. Ведь если герой будет побеждать каждую неделю – где же напряжение? Где пресловутый саспенс?

В «Преступных намерениях» герои упускают преступника – либо буквально, либо им не удается его прищучить – трижды за первые два сезона. Мне кажется, полезно напомнить аудитории, что наш герой – человек, и не следует рассчитывать на то, что он будет во всех случаях одерживать победу. Напряжение необходимо, оно увеличивает ожидания аудитории.