Споры об историческом пути России в публицистике а.И. Солженицына и а.Д. Сахарова.

Андрей Дмитриевич Сахаров и Александр Исаевич Солженицын впервые встретились 26 августа 1968 г. – через пять дней после вторжения войск стран Варшавского договора в Чехословакию, что означало подавление ”Пражской весны” – утопической попытки создать в этой стране ”социализм с человеческим лицом”. Оба они только незадолго перед этим вступили на путь открытой оппозиции коммунистическому режиму. В мае 1968 г. Сахаров написал и стал распространять свой меморандум ”Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе”, в котором призывал к демократизации общества и введению политического плюрализма в СССР. Переданные на Запад ”Размышления” были опубликованы 22 июля газетой ”Нью-Йорк Таймс”, а затем перепечатаны во множестве других периодических изданий всего свободного мира. По подсчетам Международной ассоциации издателей, в 1968-1969 гг. они были опубликованы в газетах и журналах общим тиражом в 18 млн. экземпляров. Ровно за год до этого, в мае 1967 г., Солженицын выступил с ”Открытым письмом IV съезду Союза советских писателей”, где протестовал против цензуры и политических преследований писателей в СССР. Одновременно он отправил на Запад для публикации свой роман ”В круге первом” – правдивый репортаж о ”шарашках” (научно-исследовательских учреждениях с использованием рабского труда узников, созданных по инициативе весьма изобретательного в таких делах Л.П.Берии). К этому времени Сахаров и Солженицын находились уже под бдительным надзором КГБ. Обоим были присвоены кодовые клички: ”Паук” (Солженицын) и ”Аскет” (Сахаров). Тайные досье советских спецслужб стали в наше время достоянием мировой общественности, но не благодаря ”гласности” и тем более ”свободе слова” в России. Там они продолжают оставаться под надежным замком. Массу документов смог выкрасть и переправить на Запад сотрудник КГБ Василий Митрохин, которому затем удалось тайком выехать за границу, где он и опубликовал свой архив. Ценнейшие его материалы свидетельствуют о диссидентском движении в СССР, в частности о деятельности ”Паука” и ”Аскета”, о их взглядах и разногласиях. После вторжения интервентов в Чехословакию в кругах оппозиционно настроенной интеллигенции созрела мысль об открытом выступлении. 25 августа на Красную площадь с лозунгами протеста ”За нашу и вашу свободу!”, ”Руки прочь от Чехословакии!” вышли Лариса Богораз, Павел Литвинов, Константин Бабицкий, Наталия Горбаневская, Вадим Делоне, Владимир Дремлюга, Виктор Файнберг. Все они были тотчас схвачены кагебистами, избиты и отправлены в тюрьму. Именно этим днем Александр Галич обозначил свое посвященное декабристам стихотворение, в котором звучал рефрен: Можешь выйти на площадь, Хочешь выйти на площадь, Должен выйти на площадь Ты в назначенный час!” Сахаров и Солженицын встретились, чтобы обсудить возможность подготовки документа с протестом против оккупации Чехословакии. Такой документ не появился. Причиной был отказ его подписать со стороны ряда ученых и литераторов, с которыми велись переговоры. Но думается, что не менее важную роль сыграли и разногласия Солженицына и Сахарова, проявившиеся уже при первой встрече. Узнаем мы об этих разногласиях из воспоминаний обоих деятелей. Солженицын, впрочем, ограничивался общими фразами. ”Я был, наверное, недостаточно вежлив, – писал он, – и излишне настойчив в критике… не благодарил, не поддакивал, а все критиковал, опровергал, оспаривал его меморандум”. Сахаров был значительно конкретнее. Он вспоминал мнение Солженицына по поводу упомянутого меморандума ”Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе”: ”Ни о какой конвергенции говорить нельзя (конвергенцией Сахаров назвал сближение и постепенное слияние социалистического и капиталистического устройств общества путем использования их преимуществ и устранения пороков – Г.Ч.). Запад не заинтересован в нашей демократизации, он запутался со своим чисто материальным прогрессом и вседозволенностью, но социализм может его окончательно погубить… Я (то есть Сахаров – Г.Ч.) преуменьшаю преступления Сталина и напрасно отделяю от него Ленина. Неправильно мечтать о многопартийной системе, нужна беспартийная система, ибо всякая партия – это насилие над убеждениями ее членов ради интересов заправил. Ученые и инженеры – это огромная сила, но в основе должна быть духовная цель, без нее любая научная регулировка – самообман, путь к тому, чтобы задохнуться в дыму и гари городов”. Вскоре, однако, Солженицын письменно зафиксировал свою критику позиции Сахарова, передав ему письмо объемом более 20 страниц. Писатель отвергал социализм в целом как систему, всю коммунистическую идеологию, убеждая своего адресата, причем весьма аргументировано, что Сталин был ”последовательный и верный продолжатель духа ленинского учения”. Другие же замечания Солженицына свидетельствовали о том, что он все более утверждался в национально-почвеннической концепции, в отвержении идеалов, выработанных наиболее передовой частью человечества – западным миром. Он упрекал Сахарова, что тот, мол, упускает значение ”живых национальных сил и живучесть национального духа”, утверждал, что Запад – такое же страдающее пороками общество, как и СССР, что интеллектуальная свобода отнюдь не спасет Россию, как она не спасла Запад, который ”захлебнулся от всех видов свобод” и являет собою немощь воли ”в темноте о будущем, с раздерганной и сниженной душой”. Естественно, я полностью сохраняю словесные эскапады писателя вроде ”темноты о будущем”, не очень согласующиеся с нормами русского литературного языка. Видимо, сочтя себя гением ранее, чем это сделают другие, Солженицын с родным языком обращался весьма вольно. Вроде бы писатель занял более радикальную, чем ученый, позицию. Но парадоксально, что в то время, как у Сахарова за теоретико-пропагандистскими выступлениями следовали конкретные действия, Солженицын, как правило, от таковых отказывался. В мае 1970 г. состоялась их вторая встреча, на которой обсуждалось подготовленное Сахаровым письмо Брежневу, Косыгину и Подгорному по вопросам демократизации советского общества, которую ученый все еще считал возможной при сохранении ”социалистического” строя. В принципе Солженицын позитивно оценил этот документ, сочтя, что Сахаров более решительно встал на путь противостояния. Но тут же писатель отказался участвовать в открытых политических кампаниях, направленных на защиту конкретных людей, подвергавшихся репрессиям. ”Эти люди пошли на таран… Спасти их невозможно. Любая попытка может принести вред и им, и другим”, – отрезал писатель. Правда, летом 1970 г. Сахаров и Солженицын публично выступили с протестами против принудительного помещения в психушку биолога и правозащитника Жореса Медведева, но, во-первых, Солженицын написал свой документ отдельно, отказавшись от коллективных действий, а, во-вторых, это было единичное выступление, тогда как для Сахарова оно открыло целый ряд мужественных и смелых актов непокорности властям и осуждения их произвола в отношении конкретных людей, вставших на защиту принципов демократии и гуманности. В конце 1970 г. Сахаров вместе со своими друзьями-правозащитниками Валерием Чалидзе и Андреем Твердохлебовым создал Комитет по гражданским правам. Они убедили Солженицына присоединиться к комитету, но дело ограничилось только формальным присоединением, ибо никакого реального участия писатель в комитете не принимал. В какой-то мере это, видимо, было обусловлено его трудно объяснимым, сугубо враждебным отношением к Валерию Чалидзе, которое, кстати, позже проявилось и в США, в Вермонте, куда судьба занесла их обоих. Очевидно, Солженицын ошибочно полагал, что присуждение ему осенью 1970 г. Нобелевской премии по литературе (совершенно очевидно, что это была политическая акция, несмотря на довольно неловкие попытки некоторых представителей западной общественности представить ее в качестве оценки художественных заслуг писателя) создает некоторую преграду коммунистическим преследованиям на родине. Расчеты эти не были лишены оснований, ибо наступало время разрядки, готовились встречи Брежнева и Никсона, состоявшиеся в 1972-1974 гг., в ходе которых был подписан целый ряд американско-советских договоров и соглашений. Солженицын всячески стремился балансировать на той грани, которая, по его мнению, не позволила бы властям преступить через незримую преграду в его преследованиях. Скорее всего именно поэтому он отказался (причем без прямого насилия со стороны ”литературоведов в штатском”) от поездки в шведскую столицу, чтобы получить награду, а вслед за этим отверг предложение Сахарова совместно подписать письмо в Президиум Верховного Совета СССР с требованием отмены смертной казни. Отказ он вполне четко мотивировал тем, что подобная акция помешает выполнению тех задач, которые он ставил перед собой.

17 сентября 1973 г. Сахаров выступил с публичным обращением к Конгрессу США. Он призывал американских законодателей поддержать поправку Джексона-Веника к закону о порядке предоставления странам принципа наибольшего благоприятствования в торговле. Эта поправка запрещала распространять названный принцип на страны, правительства которых препятствовали эмиграции своих граждан. В первую очередь, естественно, имелся в виду СССР, с которым только что президент Никсон подписал торговое соглашение, как раз предусматривавшее наибольшее благоприятствование. Поправка была принята и действует по сей день. Солженицын же счел выступление Сахарова неоправданным по нескольким причинам – и потому, что писатель крайне не доверял американским властям, и в связи с тем, что он в принципе был против эмиграции, и, видимо, в силу того, что среди людей, которым советские власти не давали эмигрировать, находились прежде всего евреи. Последняя встреча Солженицына и Сахарова состоялась 1 декабря 1973 г. Скорее всего контакты были бы прерваны вскоре из-за взаимного отчуждения, но в дело вмешались внешние события. Публикация за границей первого тома ”Архипелага ГУЛАГ” в конце 1973 г. вызвала бурю негодования в советском истеблишменте.