3. М.Веллер. «Гонец из Пизы», с.107-111

Пожаловавшее лицо в сопровождении подобающей свиты возникло из неких эмиратов, которые стремились к прогрессу. Для продвиэюения к прогрессу им нужны были четыре ракетных катера. Лицо прибыло для их закупки, и его выли­зывали по полной программе, надеясь втюхать еще пару дизельных лодок.

По случаю визита на «Аврору» араб облачился в адмиральскую форму с орлами чуть меньше натуральной величины. Их золотые крылья затеняла пест­рая арафатка, придавленная к голове плюшевым обручем.

Палубу очистили от экскурсантов. Ольховский сопровождал этого Синдба­да-морехода по кораблю. На мизинце Синдбада горел бриллиант размером с макаровскую пулю. Бриллиантовая дробь разных калибров украшала орденскую звезду и заколку галстука. Когда он протянул руку для пожатия, с манлсеты мигнул еще один бриллиант. Блеск его высочества рождал разные мысли...

Ольховский задержался рядом с вахтенным и тихо отдал несколько крат­ких приказаний.

На баке Синдбад заглянул в ствол орудия, в рубке подвигал штурвал, в му­зее постоял с вежливым лицом.

В адмиральском салоне Ольховский отсчитал себе: «раз, два, три», мыс­ленно попросил прощения у Господа и родителей, встал и провозгласил:

— Аллах акбар!

В качестве тоста это вызвало замешательство обеих сторон. Россий­ская сторона в составе контр-адмирала и капрала из Управления флота округ­лила глаза и рты и впала в некоторое затруднение. Синдбад подтвердил: «Аллах акбар», и серьезным выражением лица дал понять, что это заявление слишком ответственно для тоста. А переводчик, парнишка лейтенантских лет, вполголо­са пояснил, что правоверные мусульмане вообще не пьют, и как раз потому, что Аллах, который акбар, решительно против, так что упоминание его в данном контексте неуместно до предела; вообще же выпить молено, только тихо и после захода солнца.

Реакция Ольховского была достойна Александра. Он кликнул вахтенного и приказал играть спуск флага. Вахтенный с искаженным лицом отправился командовать «построение». А Ольховский пригласил Синдбада на палубу, где пе­ред строем команды и объяснил через переводчика, что на кораблях Российско­го флота ночь наступает тогда, когда спущен флаг, а флаг спускается тогда, когда постановлено командованием и обычаем.

Интереснее всего было в этот момент смотреть на нашего адмирала. Он тялсело дышал, и при напрялсении лселваков у него шевелшисъ уши. Он пытался понять, похвален ли поступок Ольховского как изящный дипломатический ход, или заслуживает товарищеского расстрела как святотатство. Но хотелось мира и выпивки, и сомнение было решено в пользу командира.

Флаг был спущен. Горнист исполнил «захождение». Команда дергала ли­цами от восторга.

Строго говоря, команды не было. Четыре офицера, два мичмана, кок и вестовой, изо всех сил компенсируя свою малочисленность торэюествениой ис- туканностыо стойки, могли сойти разве что за ассистентов при знамени. Но, захваченные ситуацией, гости не поинтересовались, к облегчению Ольховского, где же, собственно, матросы.

• Вот и ночь! — объявил Ольховский, узурпируя функции Творца.

Видимо, арабу нравился его визит, потому что он согласился выпить. Оль­ховский же щелкнул пальцами лейтенанту Беспятых и велел приготовиться пе­реводить, бо переводчик скоро выйдет из строя.

Управленцев с переводчиком споили жестко и безэюалостио.

Ольховский приступил.

• Вестовой! — громко скомандовал он. Вестовой при полном параде, ждавший за дверью, грянул строевым, поставил на стол коробку и четко уда­лился.

По официальные аплодисменты собравшихся Ольховский принялся одаривать синдбада сувенирами, "собранными с корабля: лента с надписью «Аврора», зна­чок «За дальний поход», гюйс, матросский ремень с надраенной бляхой и фураж­ка в белом чехле. В заключение были значительно вручены погоны с двумя просветами, оснащенные во всю ширину головными кокардами с золо­тыми листьями и звездами: это тянуло на знаки различия примерно адмирал- фельдмаршала, соответствуя важности задачи и самолюбию востока.

Синдбад установил фуражку на арафатку и отдал честь. Даже подверг­нутые алкогольному наркозу трое наших не портили церемонии, придавая ей на­циональный колорит.

• Лейтенант! — возвысил голос Ольховский. По этой команде вошел Беспятых, стуча каблуками, как метроном. В белых перчатках он сжимал перед грудью кортик. Типовой кортик был куплен за это время на сувенирном лотке у Петропавловки. Ольховский строго выпрямился, двумя руками прижал кортик к груди (это совмещение восточного этикета с морским обрядом оказа­лось довольно неудобно) и через стол протянул арабу, как рыцарский меч.

• Господа офицеры — встать! Юра — переводи! Имея честь — торжест­венно принимать — господина главнокомандующего военно-морскими силами... как его страна называется?, ладно, обойдемся... дальше: данной мне на борту властью — от имени — Верховного Главнокомандования...

• Товарищ командир, это уже как-то по-сталински — Верховное Главно­командование, — тихо поправил Беспятых, выстраивая в голове свои английские слова.

• Насрать, хуже не будет. Переводи как можешь, но покруче. Дальше: я торжественно посвящаю его в офицеры Российского... славного, не забудь, — Военно-Морского флота. Ура!

Араб обналсил кортик и поцеловал лезвие. Ольховский ощутил неловкость, словно обманывал ребенка. Конечно, спьяну и не то поцелуешь... «Ни хрена, по­думал он, — если я аллах акбар, так и ты целуй. Как это у дипломатов? — симметричные меры».

• Старший лейтенант! — выкликнул он, повышая чины в соответствии с наращиванием событий до кульминации.

Следующим и последним промаршировал доктор. В руках он имел белую коробочку из-под антигеморройных свечей. Белых перчаток этот идиот не нашел, и надел медицинские резиновые.

Ольховский раскрыл коробочку, как ларец Али-Бабы, и произвел кощунствен­ную процедуру награлсдения араба орденом Красной Звезды. Орден был куплен на

том же лотке, что кортик; доктор успел отчистить его до новизны нашаты­рем и зубной пастой.

Орден прикрепили к мундиру. Выпить за это полагалось до дна и стоя. Трудно было не столько пить, сколько стоять.

И тогда Ольховский произнес речь. Суть сводилась к тому, что команда братского крейсера «Аврора» просит братского командующего военно- морскими и вообще всеми братскими силами Зимбабве или Иордана, или как там эта кочка на теплом берегу называется, одолэюить «Авроре» до Нового года десять тысяч долларов.

• Транш, —убедительно произнес Ольховский. —Кредит. Ленд-лиз.

Люди востока выдержанны. Бек-паша ничем не нарушил достойное выра­жение лица. Он произнес ответную речь. Беспятых вылавливал блоки «дружба между нашими народами», «путь к прогрессу», «военно-морские силы» и об­страивал соединительными словами, переводя. Талант синхрониста в находчи­вости.

• Эту всю муть пропускай, — обидно пренебрег Ольховский. — он про деньги сказал?

• Никак нет...

—Дрянь!

Оставался последний резерв — третье лотогиное приобретение.

• Подавись, сука, — сказал Ольховский. — Стой! это не переводи. — Он снял с руки новенькие «Командирские» и вложил в руку арабу. — А это лично от меня, скажи так, чтоб он понял. И если он ничем не ответит, то следую­щего араба я скину за борт с гирей на шее, предварительно заставив сожрать швабру. Стой!!! это не переводи.

Но арабский главвоенмор не был неблагодарной скотиной. Он через стол потянулся обнять Ольховского, трижды приложился щекой, снял с запястья свои часы и подарил ответно.

Сердце Ольховского упало. Он все пытался определить навороченный «Ро- лекс» или хотя бы «Омегу», возможно в золоте с брильянтами. Они как раз тя­нули бы штук на десять, а может и пятьдесят, учитывая класс владельца.

Это э/се был некий «Shopard» в обычном металлическом корпусе, и всей радости, что «Swiss made».

Ольховский почернел и свернул npoifedypy.

Когда высокопоставленного поганца сводили к лимузину, а русскую часть свиты укладывали в «Волгу», из ясных сумерек появился свитский араб, кото­рый, оказывается, незаметно исчез с банкета. Он передал хозяину конверт, а тот дружески и небрежно вручил его Ольховскому.

• Он говорит: «Поэюалуйста, это пустяки, очень рад», — перевел Бес­пятых.

В конверте была десятитысячная пачка зеленых. Синдбад правильно по­нимал трудности русских с чеками и кредитками, и учел пристрастие к налич­ным.

• Аллах-то, похоже, действительно акбар! — с энтузиазмом воскликнул Ольховский и взял под козырек отъезэ/сающему лимузину.

• Воистину акбар, — согласился Беспятых...

Часы были сданы в ювелирке еще за двенадцать штук. Фирма оказалась известной, а корпус - платиновым...

Данную коммуникативную ситуацию можно рассматривать в двух аспектах. Во-первых, ее главный герой - Ольховский - одновременно вступает в общение в двух коммуникативных пространствах: официально- дипломатическом и обиходно-корпоративном. При этом используются различные когнитивные и прагматические установки и, соответственно, различные регистры вербально-семантического уровня. Во-вторых, эту ситуацию можно рассматривать и с точки зрения описанных ранее фигур коммуникации. При единой «фигуре действительности» (встрече с ино­странным представителем на борту своего корабля, связанной с решением той и другой стороной собственных задач) герой на основании известных ему «текстов» («как принимать представителя арабской страны», «какие сувениры являются популярными», «каковы правила организации жизни на корабле» и др.) строит свой дискурс; при этом его знания текстов не совпадают с аналогичным текстами другой стороны коммуникации («ре­лигиозные правила поведения арабов», «уровень финансовых возможно­стей», «правила обмена сувенирами» и др.), что приводит к несовпадению дискурсов двух участников коммуникации, то есть к отсутствию в ряде ситуаций эффективности этой коммуникации.

Таким образом, говоря о структуре коммуникации, можно выделить как минимум две ее составляющих: в ней наличествует взаимодействие как минимум двух пространственных организаций - на уровне коммуни­кативного пространства (вербально-семантический + когнитивный + прагматический аспекты) и на уровне собственно коммуникации как пе­редачи и восприятия некоторого мыслительного содержания (интровер- тивная фигура/текст + экстравертивная фигура/дискурс + фигура действи­тельности). Очевидно, что по типу взаимодействия составляющих комму­никативное пространство также может быть рассмотрено в виде голо­граммы. Эти две голограммы взаимосвязаны, причем в голограмме ком­муникации может одновременно находиться несколько голограмм не­скольких коммуникативных пространств, реализуемых участниками об­щения одновременно.

Изложенные выше взгляды во многом соотносятся с работой В.Н.Базылева «Новая метафора языка»:

«Одна из науки о языке сегодня - это попытка вербализовать - строго научно в духе классической рациональности или метафорически - новые (иные) подходы к языку как объекту исследования. По словам Ав­релия Августина, - «...пока меня никто о том не спрашивает, я понимаю, нисколько не затрудняясь; но, как скоро хочу дать ответ об этом, я ста­новлюсь совершенно в тупик»...

В связи с открытием принципов голографии возникает метафора многомерной памяти, распределенной во всех нервных цепях мозга. Со­гласно голографической теории памяти, новая информация не может быть записана отдельно и ради нее самой. Эта информация воздействует и ин­терферирует с прошлым опытом субъекта, имеющимся в памяти. Новая информация присутствует одновременно во всем объеме мозга Благодаря этому, каждый раз, когда на "мозговую голограмму" воздействует все но­вая и новая информация, связанная с изменениями в окружающем мире, происходит перестройка всей структуры памяти (составляющих памяти) при сохранении ее объема, обусловленного объемом физиологической массы мозга. Таким образом, составляющие картины мира в памяти нахо­дятся в постоянном перемежении...

Таким образом мысль лингвиста конца XX века снова стремится к повышению наглядности и снижению уровня абстрактности в своих по­строениях.

Наша метафора языка гонится за этой наглядностью и состоит из двух частей. В основу первой части (составляющей) метафоры языка мы положили образ одного специфического изделия китайского прикладного искусства - многослойного ажурного шара из слоновой кости (кит. сян-я- цю ) "шар в шаре", или "дьявольские шары" (Boule du Diable). Для нашего понимания языка и его бытия важно описание изготовления таких шаров. Все они выполняются из одного куска кости. Способ изготовления прост и остроумен. В выточенной на токарном станке заготовке шара протачива­ют 14 отверстий, сходящихся на конус к центру шара. Глубина отверстий почти равна радиусу шара. Для отделения одного шара от другого внутри каждого отверстия протачивают концентрические канавки по числу ша­ров, после чего образуются зазоры между шарами; в результате шары сво­бодно вращаются один в другом. После этого на поверхность шаров нано­сится ажурная резьба. Очень важна для нашей метафоры и последователь­ность нанесения рельефов на шары: ажур и рельеф прорабатываются по­следовательно от внешней сферы к внутреннему центру.

Вторая часть нашей метафоры относится к тому, как наглядно пред­ставить "жизнь языка". Представляется возможным говорить о том, что лишь внешняя оболочка сферы (шара) жестко структурирована (она огра­ничивает и отграничивает язык от неязыка). Все остальные сферы струк­турированы менее жестко, до такой степени нежестко, что находятся в по­стоянном непрекращающемся перемежении относительно и внутри друг друга, которое носит нелинейный (ветвящийся) характер, поддерживается за счет внешней энергии и особенности которого определяются свойства­ми системы и не зависят от конечного изменения начальных условий. Эти процессы в границах заданной изначально сферы и составляют суть бытия языка в мире. В той же китайской культуре был создан чертеж "Великого предела". Чжоу Дуньи (1017-1073) в трактате "Слово о чертеже Великого предела" (Тайцзи ту шо) попытался обосновать абстрактное состояние пе- ретекаемости от застывшей твердости форм до бесформенной мягкости и текучести объектов мира. Чжу Си воспринял эту идею сформулировал мысль: "Беспредельное и Великий предел оба бесформенны и одновре­менно имеют форму"... То движение, то покой, то максимум, то минимум. Основной принцип - не дуальность. Все тождественно всему. Появление нового - это не увеличение первооснов, а перемежение единого...

Сферный подход предполагает существование четырех независимых, не порождающих друг друга, но неразрывно взаимосвязанных сфер бытия (субстанций) и четырех сфер их движения (процессов). Движение - способ, а пространство и время - форма сущест­вования сфер бытия. Сферы бытия - материя (вещество и поле), организа­ция (связь и порядок), информация (дух), существование (целое). Они не­зависимы друг от друга в том отношении, что не порождают друг друга, что между ними не существует отношений первичности-вторичности и в то же время они зависимы, не существуют друг без друга, взаимодейст­вуют, изменяются, взаимопроникают...

В сферной философии:...

• противоречия осуществляются как внутри, так и между сферами бытия, а переход - только внутри сфер;

• существует закон сферной целостности (закон сферных тетрад): любая сущность и явление, любое существование подчинено взаимовклю­чению во все четыре сферы бытия;

• мышление четырехмерно: оно предполагает мышление двумя па­рами противоположностей (сфер), каждая из которых в каком-то отноше­нии является основанием другой, а другая - первой, но в ином отношении. В нем существуют: 1) парадокс амбивалентности: два смысла одновре­менны; 2) парадокс становления: язык фиксирует бесконечное тождество обоих смыслов сразу; фиксирует бесконечную эквивалентность, взаимо­обратимость (!); 3) парадокс невозможного объекта сферный онтологиче­ский квадрат (абсурдные объекты - эти объекты "без места", вне бытия; это идеальные события, не реализуемые в положении вещей - парадокс Мейнонга; в этом случае принцип противоречия неприложим); 4) пара­докс двойной каузальности: отсылка к перемежению элементов, высту­пающих в роли причины события, отсылка к иным событиям, которые суть его квази-причины; 5) парадокс неопределенного регресса, являюще­гося источником всех остальных парадоксов. Такой регресс с необходи­мостью предполагает сериальную форму: каждое обозначающее имя об­ладает смыслом, который должен быть обозначен другим именем (синтез разнородного). Это парадокс недостатка самотождественности, самоподо­бия, саморавновесия и самопроисхождения.

Каким бы образом язык не был дан, элементы языка должны схва­тываться и вместе, и сразу, они не существуют независимо от их возмож­ных дифференциальных (совмещающихся) связей...» (Базылев, 1966; 67­104):

$ 2. Типология коммуникативных пространств.

Рассмотрим теперь проблему с другой стороны: в каких типах коммуникативных пространств в принципе может осуществляться комму­никация, и зависит ли от типа пространства соотношение фигур коммуни­кации?

На достаточно высоком уровне обобщения коммуникативных про­странств, на наш взгляд, не так много:

1. планетарное;

2. социумное¹¹;

3. национально-культурное;

21

4. корпоративное ;

5. личностное.

Безусловно, можно, скорее всего, выделить и еще ряд значимых для коммуникации пространств: очевидно, можно выделять статусные, возрастные, тендерные и др. коммуникативные пространства. Однако, на наш взгляд, они все же будут или входить в уже предложенные выше в родо-видовом соотношении (например, тендерные могут проявляться во всех выше перечисленных), или, наоборот, под понятием тендерных особенностей коммуникации могут проявляться все пять указанных. Мы выбрали предлагаемую типологию прежде всего исходя из социально- культурно детерминированных параметров коммуникации как формы существования homo loquens.

Рассматривая первый тип коммуникативного пространства - плане­тарное - можно констатировать, что в наше время информационных связей практически каждый «человек говорящий» может вступать в коммуника­цию на этом уровне, так как имеет определенное знание всех трех фигур планетарной коммуникации. «В наши дни, на наших глазах создается единый мир — мир информации, подобный единому миру природы вокруг нас. Он получил уже особое наименование инфосферы. Внутри него и опреде­ляется центральное ядро — интертекст... Оказывается, что культурный кон­цепт ~интертекст — понятие прегнантное, «набухающее», вбирающее в себя признаки смежных понятий из художественной и внехудожественной об­ластей и вследствие этого способное концентрировать, кристаллизовать напра­шивающиеся на обобщение признаки соседствующих сфер информационного мира» (Степанов, 2002; 101,102; разрядка и курсив автора-Ю.П.).

К этому можно добавить, что «положение, что история и общество являются тем, что может быть «прочитано» как текст, привело к восприятию человеческой культуры как единого «интертекста», который, в свою очередь, служит как бы предтекстом любого вновь появляющегося текста. Важным по­следствием уподобления сознания тексту было «интертекстуальное» растворе­ние суверенной субъективности человека в текстах-сознаниях, составляющих «великий интертекст» культурной традиции» (И. Ильин - цит. по: Степанов, 2002; 103).

С точки зрения качества фигур планетарной коммуникации, то, естественно, для большинства участников планетарного общения его фигура действительности и интровертивная фигура будут выступать прежде всего на виртуальном и квази - уровнях, что, в принципе, как мы старались показать выше, не делает эксгравертив- ную фигуру коммуникации «не реальной»; например, чтение иноязычных (причем вне зависимости от самого язьжа) произведений в переводе на родной язык читаю­щего не делает невозможным понимание дискурсов этих произведений.

Социумное коммуникативное пространство также характеризуется теми же тремя фигурами, которые могут выступать уже в более четком оформлении, как принято сейчас говорить, в «светлой области сознания»: определенное единообра­зие параметров организации жизни социума (даже при различии у его представите­лей собственных национальных культур) позволяет в большей степени опираться в коммуникации на фигуры действительности и тексты (здесь можно еще раз вспом­нить о понятиях культурного и когнитивного пространства, о которых уже шла речь: правда, нам в данном случает кажется возможным внести то уточнение в эту терми­нологию, что это будут социумно-культурные и социумно-когнитивные пространст-

22

ва/базы) .

О национально-культурном коммуникативном пространстве сказано уже достаточно много - особенно о его значимости в межкультурном общении (см., на­пример: Прохоров, 1997; 47-67). Воспользуемся лишь примером, чтобы еще раз по­казать специфику устойчивости взаимодействия в нем фигур коммуникации.