§ 1.Понимание концептуализма в постмодернизме.

Принципиальной возможностью обращения в данном случае к по­стмодернизму можно считать и тот факт, что его «духовным источником» явился постструктурализм, т.е. научное направление, самым непосредст­венным образом связанное с языком. Он опирался, с одной стороны, на ис­следования в области языкознания (гипотеза лингвистической относитель­ности Сепира-Уорфа), семиотики (науки о знаковых системах), семиотики культуры (науки о «вторичных языках»). С другой стороны, теории пост­структурализма напрямую связаны с культурологией/культурфилософией, что также актуально сегодня. Постструктурализм направлен на разрушение позитивистских представлений о природе человеческого знания, рациона­листических обоснований феноменов действительности (и, прежде всего, культуры), обобщающих теорий, претендующих на универсализм, непрере­каемую истинность. Стратегия «законодательного разума», расцениваемая как авторитарная, сменяется в постструктурализме стратегией разума ин­терпретирующего. «Выявляя во всех формах духовной деятельности чело­века признаки скрытой, но вездесущей... метафизики, постструктуралисты выступают прежде всего как критики «метафизического дискурса»/ При этом дискурс понимается структуралистами как «специфический способ или специфические правила организации речевой деятельности (письмен­ной или устной)»²¹ Для одного из главных теоретиков постструктурализма, М.Фуко, дискурсия - «это промежуточная область между идеями, закона­ми, теориями и эмпирическими фактами, это область условий возможности языка и познания»²².

Важной составляющей постструктурализма/постмодернизма является идея деконструкции Ж.Дерриды, которая заключается «в выявлении внут­ренней противоречивости текста, в обнаружении в нем скрытых и не заме­чаемых не только неискушенным, «наивным читателем», но и ускользаю­щих от самого автора ... «остаточных смыслов», доставшихся в наследство от дискурсивных тактик прошлого, закрепленных в языке в форме мысли­тельных стереотипов и столь же бессознательно трансформируемыми со­временными авторами языковыми клише»*.Это связано и с иным понима­нием знака у постмодернистов: знак у Ж.Дерриды соотносится не с вещью, которую замещает, и не с воображаемым, а с языком как системой априор­но существующих различий. «Смысл слов не в них, а между ними. А язык - всего лишь система различий, отсылаемых всеми элементами друг к другу, и нет возможности остановиться на одном из них. Слово-ключ не сущест­вует, так же как и центр. Тогда-то, в отсутствии центра или источника, язык вторгается в область универсальной проблематики, все становится речью, т.е. системой, в которой центральное обозначение никогда в абсолютном смысле не присутствует вне системы» . «Здесь на первый план выходит вторая важная сторона деятельности Ж.Дерриды — его критика самого принципа "структурности структуры", в основе которого и лежит понятие "центра" структуры как некоего организующего начала, того, что управляет структурой, организует ее и в то же время само избегает структурности. Для Ж.Дерриды этот "Центр" — не объективное свойство структуры, а фикция, постулированная наблюдателем, результат его "силы желания" или "ницшеанской воли к власти"; в конкретном же случае толкования текста — следствие навязывания ему читателем собственного смысла. В некоторых своих работах Ж.Деррида рассматривает этот "центр" как "сознание", "cogito" (вспомним наше когнитивное! - Ю.П.), или "феноменологический голос". Само интерпретирующее "я" вместе с тем понимается им как свое­образный текст, "составленный" из культурных систем и норм своего време­ни» (Справочник, 1996; 111).

Постструктурализм имеет дело со «следами»: «Эти следы суть не что иное, как отпечатки тех смысловых контекстов, в которых побывало «об­щенародное слово» прежде, чем попало в наше распоряжение»*"

«Особое неприятие Ж.Дерриды вызывает соссюровская теория знака, основанная на примате звучащего слова над письменным. Когда человек говорит, то, по Ж.Дерриде, у него создается "ложное" представление о есте­ственности связи означающего (акустич. образа слова) с означаемым (поня­тием о предмете или даже с самим предметом). Это кажется французскому ученому абсолютно недопустимым, поскольку в данном случае не учиты­ваются ни интенциональная направленность сознания, воспринимающего мир по своим внутренним законам и представлениям, ни опосредующая роль контекста культуры». (Справочник, 1996; 110).

При таком понимании языка иным является и понимание текста как многосмыслового образования, возникающего в «развертывании и во взаи­модействии разнородных семиотических пространств и структур», которое способно генерировать новые смыслы. Такому тексту присущи внутренняя неоднородность, многоязычие, открытость, множественность, интертексту­альность. Он производится из других тестов, по отношению к другим тек­стам, которые, в свою очередь, также являются отношениями.

«Рассматривая мир только через призму его осознания, т. е. исклю­чительно как идеологический феномен культуры и, даже более узко, как феномен письменной культуры, постструктуралисты готовы уподобить са­мосознание личности некоторой сумме текстов в той массе текстов различ­ного характера, которая, по их мнению, и составляет мир культуры. По­скольку, как не устает повторять Ж.Деррида, "ничего не существует вне текста", то и любой индивид в таком случае неизбежно находится "внутри

текста", т. е. в рамках определенного исторического сознания, что якобы и определяет границы "интерпретативного своеволия" критика. Весь мир в конечном счете воспринимается как бесконечный, безграничный текст» (Справочник, 1996; 110).

«Каждая реальность является текстовой по своей структуре, посколь­ку воспринимается как система различий в смысле постоянных отсылок к чему-то другому»²³. Ж.Деррида считает, что «реальность обретает свой он­тологический статус благодаря возможности структурно необходимого по­вторения, удвоения», смещающего «метафизическую оппозицию оригинала и копии, копии и копии в совершенно другую область»²⁴. Как раз такое смещение производит деконструированный знак - симулякр (от лат. simula­crum - изображение, подобие, видимость). В отличие от платоновского си- мулякра - «копии копии», которая обладает сходством с подлинником, и критерием истинности которого является данная объективно истина идеи вещи, для постмодернистов истина не дана объективно, она вырабатывается «в рамках дискурсивной или социальной практики, которые, в свою оче­редь, являются интерпретациями предшествующих систем»; «И, соответст­венно, истина в той мере, в какой она достижима для человека, есть всего лишь одно из множества измерений дискурсивной практики»""'*. «То, что возвращается в вечном возвращении, - это дивергентные серии в своем ка­честве дивергентных, то есть каждая серия беспрерывно смещает свое рас­хождение со всеми прочитанными сериями, и все они вместе беспрерывно усложняют свои различия в хаосе без начала и без конца»; вечное возвра­щение образует тождественность различающегося и сходство расподоблен- ного; подделка и симулякр - два полюса деструкции: подделка осуществля­ет разрушение «ради консервации и увековечения установленного порядка репрезентаций, образцов и копий», симулякр - «ради установления творя­щего хаоса»²⁵.

£ 2. Симулякр га интертекст vs концепт га дискурс

Развитием теории деконструкции в литературоведческой- семиотической интерпретации является текст-интертекст Р.Барта. В пони­мании автора термина «интертекст» Ю.Кристевой, он не является совокуп­ностью точечных, т.е. обладающих устойчивым смыслом цитат, а про­странством схождения всевозможных цитаций. Текст у Р.Барта возникает в результате реконструирующей трансформации, сдвига или преобразования прежних категорий как методологических операции и существует только в дискурсе: «текст представляет собой не линейную цепочку слов, выражаю­щих единственный, как бы теологический смысл («сообщение» Автора- Бога), но многомерное пространство, где сочетаются и спорят друг с другом различные виды письма, ни один из которых не является исходным, текст соткан из цитат, отсылающих к тысячам культурных источников».²⁶ При этом следует подчеркнуть, что «подход постмодернизма по сути своей не равнозначен призыву к эклектическому цитированию и использованию лег­ко заменяемых декораций. Напротив, требуется, чтобы отдельные единицы- слова не звучали подобно словесным обрывкам, но наглядно представляли логику и специфические возможности того или иного используемого языка. Только тогда выполняется постмодерный критерий много-язычия, а в про­тивном же случае мы получим неорганизованный хаос»²⁷. «Постмодерный текст многоязычен (по меньшей мере двуязычен) - в нем использованы ге­терогенные элементы различных знаковых систем, многих семиотик. Язык постмодернистского произведения можно охарактеризовать как гибридно- цитатный сверхязык симулякров» (Скоропанова, 2002; 65; выд.автором- Ю.П.).

«Поэтика постмодернизма поливалентна, о чем свидетельствуют та­кие ее устоявшиеся метафорические характеристики, как "дисгармоничная гармония", "асимметричная симметрия", "интертекстуальный контекст", "поэтика дуализма" и т. д. Применительно к литературному постмодер­низму это находит выражение:

• в появлении новых, гибридных литературных форм за счет:

а) соединения как равноправных языка литературы с различными языками научного знания, создания произведений на грани литературы и философии, литературы и литературоведения, литературы и ис­кусствоведения, литературы и истории, литературы и публицистики (скре­щивание образа и понятия);

б) актуализации так называемых "второстепенных" жанров: эссе, ме­муаров, житий, апокрифов, летописей, комментариев, трактатов, палимпсе­стов и т. д., "мутирующихся" с "ведущими" литературными жанрами и ме­жду собой; "мутации" жанров высокой и массовой литературы;

• в цитатно-пародийном дву-/многоязычии; пастишизации;

• в ризоматике;

• в растворении голоса автора в используемых дискурсах;

• в игре с "мерцающими" культурными знаками и кодами;

• в травестийном снижении классических образцов, иронизирова­нии и пародировании;²⁸

• в использовании культурфилософской постструктуралистской символики "мир — текст •— книга — словарь — энциклопедия — биб­лиотека — лабиринт" и ее вариантов;

• в двууровневой или многоуровневой организации "двуадресного" текста (Скоропанова, 2002; 69).

Предложенный краткий обзор лингвофилософских принципов постмо­дернизма показался нам необходимым для того, чтобы лучше понять тот не­посредственный материал, о котором далее пойдет речь - собственно кон­цептуализм и (что самое главное для данной работы!) специфику использо­вания в названии этого литературного течения термина «концепт».

По мнению исследователей, на первый план концептуалистами вы­двигается воссоздание типичных структур мышления, стереотипов массово­го сознания. «Вообще вся концептуалистская продукция может рассматри­ваться как непрерывный эксперимент по формализации, перестраиванию и конструированию огромного числа всевозможных мнений, оценок, состоя­ний, их именованию, сопоставлению, уточнению, каталогизации и т.п.»'. «Концептуальный подход позволяет действовать центростремительной тен­денции перевода в область искусства того, что никогда искусством не явля­лось... Можно сказать, что в концептуальном искусстве не автор высказыва­ется на своем языке, а сами языки, всегда чужие, переговариваются между собой» (Айзенберг, 1991; 6-7). Поэтому столь широко в произведениях кон­цептуалистов использование всевозможных языковых штампов, автоматиче­ски воспроизводимых конструкций - разговорных, политических, канцеляр­ских, литературных. Они извлекаются из закрепленного за ними (и ими) кон­текста, представлены в пародийном плане, выстраивая некую абсурдистскую реальность.

Вот журавли летят полоской алой Куда-то там встревожено маня Ив их строю есть промежуток малый Возможно это место для меня

Чтобы лететь, лететь к последней цели И только там опомниться едали: Куда ж мы это к черту залетели? Какие эю это к черту эюуравли?!

Д. А. Пригов

Романс

Были когда-то и мы... ну ведь были?! Были, еще бы не быть! Ух, как мы пили и, ах, как любили, Ой, как слагали навзрыд!

О, как мы тайной музыке внимали, как презирали мы, о! И докатились мы мало-помалу, не осознав ничего.

Логоцентризму и фаллоцентризму (дикие хоть имена) отдали мы драгоценные жизни. Вот тебе, милый, и на!

Вот тебе, бабушка, и наступает Юрьев денек роковой! К новому барину бодро шагает справный мужик крепостной.

Только Ненила-дурында завыла, Фирс позабытый скулит, ветхой музыки едритская сила над пепелищем гудит.

И не угнаться усталой трусцою, да и эюелания нет. Опохмелившись с холодной зарею, смотрим в окошко на свет.

Сколь удивителен свет этот белый, он обошелся без нас... Ах, как мы были, и сплыли, и спели — сами не верим подчас.

Что эю, до свидания, друг мой далекий, ангел мой бедный, прощай! В утро туманное, в путь одинокий старых гнедых запрягай.

Т. Кибиров

Но реальность в произведениях концептуалистов не просто «абсур­дистская», она - другая: «...есть мир, в котором мы живем, и которого почти не знаем. Наш человеческий опыт можно разделить на два слоя и один назвать действительностью, а другой реальностью. Действитель­ность это то, что воспринимается в существующих, принятых характери­стиках и отношениях. Действительность - это умозрительно воспринятая реальность. Вопрос: насколько такое восприятие истинно? Этим вопросом и занимается искусство, а за ответом оно пытается прорваться к реально­сти напрямую» (Айзенберг, 1991; 5; ср. разделение действительности и ре­альности у Л.Чернейко, 1997; 9-28²⁹). «В этом плане особого внимания за­служивают три идеи, находящиеся в тесной взаимосвязи. Прежде всего, дзэн- буддизм, вслед за даосской философией, утверждает наличие у человека двух видов сознания. С одной стороны, это сознание дискурсивное, осуще­ствляемое в рамках социально выработанных символических форм, из кото­рых важнейшей является язык. Стандартность и содержательная ограничен­ность — характерные черты этого вида сознания. Как писал К.Г. Юнг, оно может включать в себя одновременно лишь несколько концептуальных еди­ниц, не просто требуя ограничений, но по самой своей сути являясь строгим ограничением, редукцией к немногому. Его многоаспектность и широта на самом деле являются лишь эффектами, возникающими благодаря способно­сти внимания сравнительно быстро переходить от одного концептуального звена к другому. Кроме того, в этом сознании субъект и объект — и вообще любые пары противоположностей — с необходимостью противопоставля­ются друг другу, а логическая непротиворечивость имеет ранг фундаменталь­ного принципа. Сознание этого вида и есть обыденное сознание человека, ко­торый подчиняется ряду исторически отработанных стандартов и когнитив­ных стереотипов, а по сути дела оказывается порабощенным им.

С другой стороны, в дзэн-буддизме и даосизме определяется сознание безусловное, холистичное — такое, в котором субъект и объект не противо­поставляются друг другу, которое открывает реальность в ее непосредствен­ной внеязыковой данности и исчерпывающей полноте и в котором логически несовместимые характеристики выступают как взаимодополняющие друг друга. Это сознание «откровения». Оно выше всякого языка и не нуждается в нем. «Тот, кто знает, не говорит. Тот, кто говорит, не знает» (Дао дэ цзин, § 56).

Далее, как даосизм, так и дзэн-буддизм настаивали на различении «космического» и «культурного» начал в человеке, утверждая при этом без­условный примат первого по отношению ко второму. В своей «космической» составляющей человек выступает в тождестве с реальным миром, а потому все его мысли и действия оказываются гармонично согласованными с ним, отвечающими сущности мира в целом и самого человека в частности. Это, собственно, и есть восприятие мира в его «таковости», истинное и творчески свободное БЫТИЕ-В-МИРЕ. Однако в обыденной своей жизни человек опи ­рается на начало «культурное», которое есть не что иное, как система истори­чески сложившихся мировоззренческих штампов, усвоенных им в процессе его взросления и вхождения в общество³⁰. Проникаясь культурными пред­ставлениями, человек отказывается от живого и творческого восприятия ми­ра, становясь по сути «культурной машиной». И наоборот, внутренне отрека­ясь от общепринятых культурных стандартов, человек освобождается от эк­зистенциального автоматизма и возвращается к реальным содержательным истокам собственного и космического бытия» (Берестнев,200;90-91).

А много ли мне в жизни надо?

Уже и слова не скажу

Как лейбницевская монада

Лечу и что-то там жужжу Какой-нибудь другой монаде Она лс в ответ мне: Бога ради Не жужжи

Среди древних лесов И бескрайних российских равнин Сошлись ДОСААФ И другой - ОСОВИАХИМ Сошлись в небесах Пуская губительный дым Одни-ДОСААФ И другой ОСОВИАХИМ Когда лее набегом лихим Погиб ОСОВИАХИМ Над ним ДОСААФ зарыдал - V В нем он брата родного, родимого брата узнал

Д. А. Пригов

Что "симулякр"? От симулякра слышу! Крапива лслсется. А вода течет, как прелсде, — сверху вниз. Дашевский Гриша на Профсоюзной, калсется, лсивет.

О чем я то бишь? Да о том лее самом, о самом том лее, ни о чем ином! По пятьдесят, а лучше по сто граммов. Потом закурим. А потом споем:

"Не уходи, побудь со мной, мой ангел! Не умирай, замри, повремени, романсом Фета, приблатненным танго — о, чем угодно! — только помани,

какой угодно глупостью... "Приходит довольно-таки скучная пора. Вновь языку блудливому в угоду раб покидает Отчий вертоград,

ну, в смысле — разум ленится и трусит, юлит, грубит, не хочет отвечать. Вода меле тем течет по старым руслам, крапива лслсется, и часы стучат.

И только голос слабый и беспечный, почти не слышный, жалкий и смешной, лишь полупьяный голос человечий еще звучит и говорит со мной!..

Век шествует путем своим дурацким. Не взрыв, не всхлип — хихиканье в конце. А мусикийский гром и смех аркадский не внятны нам, забывшим об Отце.

Но, впрочем, хватит умничать. О сроках ни сном, ни духом не дано нам знать. Рецензия у Левушки в «Итогах» - вот все, на что мы вправе уповать.

Дашевский Гриша, приходи в субботу, так просто - позлословить, покурить, подухариться Бахусу в угоду.

Хотя в такую мерзкую погоду тебе, наверно, трудно выходить.

Т. Кибиров

Принципиально важным является для концептуалистов соотношения концепта и дискурса. «Без... выхода за границы произведения искусства (и шире - за границы одного из видов искусства и самого искусства) в сферу его функционирования, «представления», «обыгрывания», «обговарива- ния», без отношения нему не как к вещи, а как к событию концептуализм не существует». «Собственно, этот выход и есть концептуальное произве­дение. Это организация меняющегося контекста (что-то вроде плавающего центра тяжести) и игра с такой изменчивостью»³¹; «...ориентируется на речь предельно упрощенную, бедную, сотканную из концептов - устояв­шихся, клишированных, долго бывших в употреблении и совершенно стершихся высказываний...»³² (Скоропанова, 2002; 198).

«[Г.Берестнев] Стала общим местом мысль о том, что концептуализм работает исключительно с дискурсами - [Д.А.Пригов] Прежде всего отме­чу, что концептуализм не «играет», а уже «играл» и уже есть явление впол­не историко-культурное... Концептуализм работал в пределах русской культуры только с дискурсами - и предпочтительно - с «большими» дис­курсами;.. концептуализм работал с наиболее маркированными дискурсами - это советский дискурс, дискурс высокой культуры, националистический дискурс, либерально-демократический дискурс и еще, пожалуй, дискурс ре­лигиозный» (Берестнев, 2003; 115-116). «Это диалог или общий разговор. Множество звучащих голосов, ни один из которых не выделяется, да и не определяется. Так, некто - один из нас. Само оформление его вещей апел­лирует скорее к общественному сознанию, только общественность эта дру­гого рода. Общественность как общность своего круга, где все понимается с полуслова. Социальность одиночек. Именно на нее работает концепт. Это литературная разработка общественного, социального плана, обнаружи­вающегося в процессе разработки. Мы обнаруживаем то, о существовании чего почти не подозревали. Отсюда и стремление к публичности. Концепту это действительно необходимо. Концепт как басня или как анекдот создает некие социальные идиомы. Производит компактное выявление неотчетли­вых и трудно объяснимых ситуаций» (Айзенберг, 1991; 13).

ИСТОРИКО-ЛИТЕРАТУРНЫЙ ТРИПТИХ 1

Ната, Ната, Натали. Дал Данзас команду «Пли!»

По твоей вине Натуля вылетает дура-пуля.

Будет нам мертвец ужо — закатилось наше все!

Просто все буквально наше... Что эю ты делаешь, Наташа?

2

Виновата ли ты, виновата ли ты? Может, Пушкин во всем виноват? Ты скаэюи, Натали, расскаэюи, Натали, чем эюе люб тебе кавалергард?

Целовал-миловал, целовал-миловал... Но и Пушкин тебя б целовал! На балы б отпускал, ревновать бы не стал. И Мадонной тебя он назвал.

Пока в подлунном мире э/сив будет хоть один бряцающий на лире беспечный господин,

найдется и Наташа, и счастливый певец увидит в ней все так же чистейший образец.

Итак же — эка жалость! — она не даст ему, чтоб медом, не казалось служенье строгих муз.

Т. Кибиров

Рабочий делает деталь На это тратит угль и сталь И электроэнергию За это деньги получает Идет и в магазине покупает Он эту самую деталь Внимательно глядит на сталь И громко говорит: Ох-оха! Кто ж это делает так плохо Деталь! —

Ну что, объяснять ему, что ли? Или сам поймет-догадается? Как все-таки это все как-то не так

Д. А. Пригов

Попробуем теперь концентрированно выделить основное понима­ние концепта/концептуальности в работах теоретиков и практиков концеп­туализма:

1. Концепт есть некая устойчивая/неустойчивая совокупность неко­торого виртуального набора именований, отношений, оценок и т.п. явлений действительности.

2. Этот набор есть совокупность устойчивых/неустойчивых дискур­сов как неких симулякров - знаков подобия именования этого концепта в предыдущих аналогичных дискурсах.

3. «Текст концепта» не может быть явлен единицами языка (любой их совокупностью), а лишь предъявлен отнесенной к нему совокупностью дискурсов, организованных симулякрами.

4. Содержание и структура концепта «проявляет» себя реализуе­мыми в вербальном общении устойчивыми дискурсивными стереотипами и реминисценциями к предыдущим дискурсивным практикам.

Если все это попытаться дать «в переводе» на язык нашей понятий­ной системы, то в принципе мы получим практически то же понимание концепта/концептуализма, которое отмечали и в философских работах: концепт есть некоторое «замещение» реальности, выработанное в процессе человеческого бытия в этой реальности; это замещение осуществляется не напрямую (А вместо В), а набором различных вербальных и невербальных элементов, которые сами уже использовались ранее в дискурсах в качестве этих знаков замещения, что позволяет на их основе (грубо - опираясь на них как на «якобы реальность») выстроить новые дискурсы, и т.п. Причем под концептом можно понимать не только «факт замещения», но и «про­цесс замещения». В этом плане достаточно четко определенный концеп­туалистами знак - симулякр - может представлять интерес и для дальней­шего рассмотрения проблемы.