Глава V. Скрепы коммуникации

Почему мы всегда, в принципе, можем осуществить общение, не за­думываясь над тем, как оно строится? Ведь для достижения необходимых нам результатов - прагматики общения (они есть всегда, даже если мы за­канчиваем общение словами «с тобой никогда не договоришься!..») - мы ищем необходимые доводы (когнитивная составляющая общения - некая логическая посылка, основанная на знании национально-культурных или всеобщих правил организации и функционирования этой посылки). А для передачи этих доводов ищем необходимые, подходящие слова - вербально- семантическая составляющая общения (не найдя самых точных., подбираем какие-то другие). Но каждый раз, «думая» об этих составляющих, мы стро­им их по некоторым правилам, во-первых, действующим всегда и для всех одинаково: иначе - при различии этих правил построения общения у участ­ников коммуникации - эта коммуникация просто бы не «удержалась, разва­лилась». И, очевидно, используя предложенную выше терминологию, неко­торые из этих правил, эти скрепы должны присутствовать в каждой из со­ставляющих коммуникации: фигура действительности должна удерживать около себя и текст, и дискурс; текст должен удерживать действительность и дискурс; дискурс должен удерживать действительность и текст. Следова­тельно, во-вторых, скрепы в каждой из составляющих коммуникацию фи­гур должны быть однотипны по качеству и силе. Однотипны - но не всегда одинаковы: в какой-то момент общения изменение фигуры действительно­сти «потянет посильнее», чтобы изменить две другие фигуры; когда-то - текст, когда-то - дискурс. И, в-третьих, они - эти скрепы - должны в опре­деленной степени корреспондировать по своему типу и устройству с самой материей коммуникации - языком.

Каковы же эти скрепы, которые всегда, на уровне любого типа коммуникации, буду для ее участников обеспечивать реализацию принципа «Делай, как я!»?

Один из таких вариантов предлагает в своей работе Б.М.Гаспаров: «В условиях языкового существования важнейшим приемом создания более обширных речевых образований служит не соединение, но сращение, или «сшивание» исходных компонентов языкового материала. Мы будем назы­вать то место в высказывании, по которому проходит такое сращение, р е чевым швом. Речевому шву принадлежит критически важная роль в превращении готовых. Отложившихся в памяти кусков речи в новое целое, впервые создаваемое в данный момент, в данной ситуации речевого обще­ния» (Гаспаров, 1996; 169). Сама идея выделения речевого шва нам пред­ставляется чрезвычайно продуктивной, но она несколько не подходит к рас­сматриваемой ситуации: речь идет не о сращении собственно языковых форм, а обо всем комплексе взаимосвязанных структур коммуникации, ко­торые, как мы стремились показать, сами по своей сути неразделимы и не- слиянны, однако при этом они должны иметь и некоторые формальные по­казатели и этой неразделимости, и этой неслиянности.

$ 1. Скрепы экстравертивной фигуры коммуникации - дискурса: прецедентные феномены.

Последние два десятилетия в отечественной литературе ознамено­ваны беспрецедентным всплеском интереса к прецедентности. Вот с этого и начнем: дело в том, что при наборе первой фразы этого абзаца на компью­тере он не подчеркнул слово «беспрецедентный» (т.е. это слово заложено в его словаре изначально, а не филологом, который может внести его с уче­том частотности в собственных работах) и подчеркнул «прецедентность»... Попробуем дальше: «прецедент» - есть! «прецедентный» - снова подчерк­нуто!.. Т.е. само явление - известно, без него - пожалуйста, а вот термина, означающего обобщенное понятие различного типа этих явлений - преце­дентов, в русском языке нет...

По отношению к языковым явлениям общий термин «прецедентные тексты» вел в активный научный обиход Ю.Н.Караулов. Термин «активно прижился», поэтому с полным основанием мы можем опять, как это было принято в первой главе, обратиться к уже имеющимся обзорам по данной проблеме. Используем работу Д.Б.Гудкова «Прецедентное имя и проблемы прецедентности» (Гудков, 1999; 24-29):

«Термин "прецедентность" и его дериваты являются одними из наи­более активно употребляемых в последнее время в теоретической и при­кладной русистике. Толчком к этому послужило, вероятно, введение Ю.Н. Карауловым понятия прецедентного текста, под которым названный иссле­дователь понимает тексты "1) значимые для той или иной личности в по­знавательном и эмоциональном отношении, 2) имеющие сверхличностный характер, т.е хорошо известные широкому окружению данной личности, включая ее предшественников и современников, и, наконец, такие, 3) обра­щение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной языко­вой личности" [Караулов, 1987; 216]. Вслед за понятием прецедентного тек­ста вводится понятие прецедентного высказывания [Костомаров, Бурвико- ва, 1994], прецедентного прагморефлекса [Прохоров, 1996а], прецедентного имени [Гудков, 1996], прецедентного феномена и прецедентной ситуации [Красных и др., 1997]. Но до сегодняшнего дня не получил осмысления сам феномен прецедентности; о том, что такое прецедентность, высказывались самые разные мнения. Это связано со сложностью и диалектичностью по­нятия прецедентности, на котором мы хотели бы остановиться подробнее.

1.2. Уровни прецедентности. "Носитель языка сознает, что некоторые из аспектов его памяти имеют заведомо индивидуальный, сугубо личный характер; некоторые другие - принадлежат более или менее узко и четко очерченному кругу "своих", разделяющих тождественный опыт <...>; о третьих с уверенностью можно сказать, что они имеют хождение в широкой и неопределенной по составу среде" [Гаспаров, 1996]. Каждая отдельная языковая личность выступает как индивидуум, не похожий на других, со своим собственным сознанием, объемом памяти, лексиконом; как член оп­ределенного социума (семейного, конфессионального, профессионального и др.), имеющий общие знания, представления, ценностные ориентации и средства их семиотизации с другими членами этого социума; как член ЛКС, который владеет неким общим для всех включенных в данное сообщество набором "культурных предметов" и их символов; наконец, как член рода человеческого, обладающий общими для всех людей знаниями и представ­лениями. Это позволяет нам выделять несколько уровней сознания индиви­да и несколько уровней прецедентности.

Мы называем индивидуальным когнитивным пространством особым образом структурированную совокупность знаний и представлений инди­вида. Оно включает в себя различные коллективные когнитивные простран­ства, каждое из которых являет собой совокупность знаний и представле­ний, общих для членов определенного коллектива. Некоторым образом структурированная совокупность знаний и представлений, которыми обла­дают практически все социализированные члены того или иного ИКС, оп­ределяется нами как когнитивная база. Различным уровням сознания соот­ветствуют разные виды прецедентных феноменов: автопрецедентные, со- циумно-прецедентные, национально-прецедентные, универсально- прецедентные.

Автопрецеденты представляют собой отражение в сознании индивида некоторых феноменов окружающего мира, обладающих особым познава­тельным, эмоциональным, аксиологическим значением для данной лично­сти, связанных с особыми индивидуальными представлениями, включен­ными в неповторимые ассоциативные ряды. Скажем, в сознании автора на­стоящей работы образ зеленой водокачки прочно связан с образом (именно образом, а не понятием!) детства, брынзы - семьи. Мы не останавливаемся на этимологии этой связи, но надеемся, читатель согласится, что подобные ассоциации весьма индивидуальны и далеко не для всех представление о водокачке является прецедентным и обладает указанным значением.

Социумно-прецедентные феномены известны любому среднему пред­ставителю того или иного социума и входят в коллективное когнитивное пространство. Если такой социум ограничен рамками семьи, то прецеденты этого типа могут сближаться с автопрецедентами. Границы группы могут быть, конечно, значительно шире, но она в любом случае обладает опреде­ленным набором прецедентов, характерных только для нее. Так, текст Еван­гелия является безусловно прецедентным для любого представителя хри­стианского социума; скажем, рассказ о Лазаре известен всем членам ука­занной группы и связан у них с определенными представлениями вне зави­симости от национальной или конфессиональной (внутри христианства) принадлежности, в то же время, как мы можем утверждать на основании собственного мнгоголетнего опыта работа с японцами: для последних упо­мянутый текст не обладает статусом прецедентного. Метафоры с листом бумаги или с шахматами оказываются однозначно прецедентными в среде лингвистов (профессиональный социум), но вовсе не являются таковыми для, например, химиков.

Национально-прецедентные феномены известны любому среднему представителю того или иного ЖС и входят в когнитивную базу этого со­общества.

Универсально-прецедентные феномены известны любому современ­ному полноценному homo sapiens и входят в универсальное когнитивное пространство человечества.

В дальнейшем мы сосредоточим наше внимание на национально- прецедентных феноменах, которые будем именовать просто прецедентными феноменами (ПФ)...

Состав прецедентных феноменов (ПФ). Согласно "Словарю ино­странных слов", прецедент - это " 1) случай, имевший ранее место и служа­щий примером или оправданием для последующих случаев подобного рода;

2) юр. решение суда или какого-либо другого государственного органа, вы­несенное по конкретному делу и обязательное при решении аналогичных дел в последующем". Из этого определения следует, что прецедент пред­ставляет собой некий факт (в самом широком смысле слова), обладает об­разцовостью (служит эталоном, примером) и императивностью (на его ос­нове следует моделировать последующие действия). В этом (пока самом широком понимании) прецеденты не разграничиваются на вербальные и невербальные. Так, в число прецедентных, согласно определению Ю.Н. Ка- раулова (см. выше), могут включаться такие тексты, как "Троица" А. Рубле­ва или 7-я симфония Д. Д. Шостаковича. Не оспаривая подобный подход, сами мы сосредоточим в дальнейшем наше внимание только на вербальных или вербализуемых прецедентах.

В состав прецедентов могут включаться, таким образом, образцовые факты, служащие моделью для воспроизводства сходных фактов, представ­ленные в речи определенными вербальными сигналами, актуализирующи­ми стандартное содержание, которое не создается заново, но воспроизво­дится. В этом широком понимании прецедентов в них включаются языко­вые клише и штампы разного уровня, стереотипы, фрейм-структуры и т.п. единицы. Внутри прецедентов в широком понимании мы выделяем особую группу прецедентов, которые называем прецедентными феноменами. Под­черкнем, что содержание последнего термина не исчерпывается его внут­ренней формой, не равно сумме значений составляющих его слов, т.е. дале­ко не каждый феномен, обладающий прецедентностыо, может быть назван прецедентным феноменом в нашем понимании этого термина. Основным отличием прецедентных феноменов от прецедентов иных типов является то, что первые оказываются связанными с коллективными инвариантными представлениями конкретных «культурных предметов», национально де­терминированными минимизированными представлениями последних (подробнее о структуре этих представлений и особенностях их актуализа­ции будет сказано в соответствующем разделе). Итак, говоря о прецедент­ных феноменах (ПФ), мы имеем в виду особую группу вербальных или вер­бализуемых феноменов, относящихся к национальному уровню прецедент­ное™ (мы не рассматриваем социумно-прецедентные феномены) и не­сколько отличающихся по своим характеристикам от других прецедентов этого уровня.

Среди ПФ мы выделяем прецедентный текст, прецедентное высказы­вание, прецедентное имя, прецедентную ситуацию. Дадим краткое опреде­ление указанным феноменам [автор отмечает, что ниже следующие оп­ределения выработаны коллективно - Ю.П.].

Прецедентный текст (ПТ) - законченный и самодостаточный продукт речемыслительной деятельности, (поли)предикативная единица; сложный знак, сумма значений компонентов которого не равна его смыслу; ПТ зна­ком любому среднему члену лингво-культурного сообщества, в КБ входит инвариант его восприятия, обращение к нему многократно возобновляется в процессе коммуникации через связанные с этим текстом высказывания и символыб. К числу ПТ относятся произведения художественной литерату­ры ("Евгений Онегин", "Бородино"'), тексты песен ("Подмосковные вечера", "Ой, мороз, мороз...¹), рекламы, политические и публицистические тексты и др. Состав ПТ (как и ПФ вообще) может со временем меняться, одни выпа­дают из КБ, теряют статус прецедентных, другие, наоборот, такой статус приобретают; особенно ярко это видно на примерах текстов рекламы (пре­жде всего телевизионной).

Прецедентное высказывание (ПВ) - репродуцируемый продукт ре­чемыслительной деятельности, законченная и самодостаточная единица, которая может быть или не быть предикативной, сложный знак, сумма зна­чений компонентов которого не равна его смыслу. В КБ входит само ПВ как таковое, ПВ неоднократно воспроизводятся в речи носителей русского языка. К числу ПВ принадлежат цитаты. Под цитатой в данном случае мы понимаем следующее 1) собственно цитата в традиционном понимании (как фрагмент текста), 2) название произведения, 3) полное воспроизведение текста, представленного одним или несколькими высказываниями.

Прецедентная ситуация (ПС) - некая "эталонная", '"идеальная" си­туация с определенными коннотациями. В КБ входит набор дифференци­альных признаков ПС. Ярким примером ПС может служить ситуация пре­дательства Иудой Христа, которая понимается как "эталон" предательства вообще. Соответственно, любое предательство начинает восприниматься как вариант изначального, "идеального" предательства. Дифференциальные признаки указанной ПС (например, подлость человека, которому доверяют, донос, награда за предательство) становятся универсальными, а атрибуты ПС (например, поцелуй Иуды, 30 сребреников) фигурируют как символы ПС. Имя Иуда становится прецедентным и приобретает статус имени сим­вола.

Прецедентным именем (ЛИ) мы называем индивидуальное имя, свя­занное или 1) с широко известным текстом, относящимся, как правило, к числу прецедентных (например, Обломов, Тарас Булъба), или 2) с ситуаци­ей, широко известной носителям языка и выступающей как прецедентная (например, Иван Сусанин, Колумб}.

Между прецедентными феноменами нет жестких границ. Например, ПВ, отрываясь от своего ПТ, может становиться автономным и само пере­ходить в разряд ПТ, т.е. ПТ может "этимологически" восходить к ПВ (Как хороши, как свежи были розы; Счастливые часов не наблюдают).

Все названные феномены тесно взаимосвязаны. При актуализации одного из них может происходить актуализация сразу нескольких других ПФ, связанные общностью происхождения, могут выступать как символы друг друга. Рассмотрим лишь один пример. В одной из газет статья, расска­зывающая о матерях-убийцах, была озаглавлена "Тарас Бульба в юбке". Смысл названия оказывается достаточно прозрачным для носителей рус­ского языка, более того, наш пилотажный опрос показал, что многие из ин­формантов верно угадали общее содержание статьи, исходя только из заго­ловка. В данном случае ПИ (Тарас Бульба) актуализирует представление об определенной ПС (убийство родителем своего ребенка), которая нашла свое "образцовое" воплощение в соответствующем ПТ (повесть НВ Гоголя "Та­рас Бульба"), и, вероятно, связано (по крайней мере, ассоциативной связью) с другим символом указанных ПС и ПТ - прецедентным высказыванием "Я тебя породил, я тебя и убью".

Все названные ПФ часто актуализируются в речи, но при этом ПВ и ПИ выступают как вербальные феномены, а ПТ и ПС - как поддающиеся вербализации (пересказ, рассказ). Обращение к ПТ и ПС происходит, как правило, через их символы, в роли которых обычно выступают ПВ и ПИ, а сами ПТ и ПС являются феноменами скорее собственно когнитивного, не­жели лингвистического плана, поскольку хранятся в сознании носителей языка в виде инвариантов восприятия. Реальная ситуация речи может сопо- лагаться автором с некой ПС, выступающей как эталон для ситуаций такого типа вообще. Чтобы актуализировать в сознании собеседника инвариант восприятия данной ПС, говорящий употребляет ПВ или ПИ».

Как можно заметить из этого обзора, некоторые его положения впол­не соотносимы с уже ранее высказанными нами взглядами. Так, например, типология прецедентных феноменов согласуется (прежде всего - по сути, хотя во многом и терминологически) с выделенными нами типами комму­никативных пространств. Различается широкое и узкое понимание преце- дентности, а также безусловная взаимосвязь их типов в общении. С уровня абстракции, определенной в данном исследовании, мы не будем пока оста­навливаться на обсуждении типов этих феноменов, а обратимся к преце­дентному феномену как типу единиц, составляющих коммуникацию и реа­лизуемых в ней.

Приведем и еще более абстрактное рассуждение по этому вопросу: «Г.(Д.Б.Гудков): Мне пришло в голову, что прецедентность - это такая спе­цифика отношений, когда за А однозначно следует Б»; «Последователь­ность развертывания текста, развертывания диалога, построения высказы­вания. Когда я начал, я должен продолжать только так, а не иначе» (Дис­куссия, 1998; 8,9). «За любым ПФ [прецедентным феноменом] стоит неко­торый факт в самом широком понимании этого слова, нечто существовав­шее и/или существующее в реальности» (Гудков, 1999; 58). Нам эти рассу­ждения представляются совершенно справедливыми, более того - они ло­гически точнее. На этом уровне подхода к коммуникации совершенно чет­ко рассуждает и Б.Гаспаров: «Заданность КФ [коммуникативного фрагмента] означает не столько буквальную его принадлежность к некоему словнику, сколько «прецедентность». Мы осознаем некое выражение как имеющее преце­дент в фонде нашего языкового опыта, — несмотря на то что мы не можем сказать с точностью и уверенностью, что именно в этом опыте имелось в наличии. Акт узнавания и воспроизведения КФ в речи не есть раз навсегда установленный «факт» языка, этот акт каждый раз осуществляется как аллюзия,с ее усколь­зающей подвижностью и мерцающей неопределенностью очертаний... Это свой­ство КФ обеспечивает гибкость коммуникативных действий, необходимую в ус­ловиях непрерывной изменчивости и текучести языкового существования» (Гаспа- ров, 1996; 129).

Таким образом, прецедентные феномены - это те вербализуемые в комму-" никации единицы, реализация которых влечет за собой некоторую апелляцию к чему-то известному, некоторому факту, который за ним стоит. Но где, в каком элементе коммуникации, определенным нами выше как фигура коммуникации, находятся прецедентные феномены? Показательно, что многие авторы, при- держивающися часто далеко не совпадающих взглядов на понимание пре- цедентности и структуру прецедентных феноменов, сами прецедентные фе­номены относят прежде всего к дискурсу как составляющей коммуникации, например: Ю.Н.Караулов под прецедентными понимает тексты "1) значи­мые для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отно­шении, 2) имеющие сверхличностный характер, т.е хорошо известные ши­рокому окружению данной личности, включая ее предшественников и со­временников, и, наконец, такие, 3) обращение к которым возобновляется

неоднократно в дискурсе данной языковой личности" (Караулов, 1987; 216). «Прецедентные феномены: 1) хорошо известные всем представителям на- ционально-лингво-культурного сообщества; 2) актуальные в когнитивном плане; 3) апелляция к которым постоянно возобновляется в национальном дискурсе» (Красных, 2001; 8). «Текстовая реминисценция - способ функ­ционирования концепта прецедентного текста в дискурсе (Слышкин, 2000; 63); «Текстовые реминисценции, - как минимум те, которые представлены прецедентными именами и прецедентными всказываниями, - являются еди­ницами не языка, но дискурса» (Гудков, 1997; 11); «Мы выделяем преце­дентные имена как особые единицы дискурса» (Гудков, 1999; 113); «Языко­вые клише последнего рода [«стандартные реплики, лозунги, популярные цитаты и многое другое» - Ю.Е.] принадлежат в большей степени к дис­курсу, чем к языку» (Кронгауз, 1995; 57-58; курсив везде наш - Ю.П.). Та­ким образом, понимаемые в самом широком плане прецедентные (т.е. ус­тойчиво и регулярно вербализуемые в коммуникации единицы) феномены имеют отношение именно к дискурсу как элементу коммуникации. Ср.: «С. (Сорокин Ю.А.): Вот еще один признак прецедента, от которого мы уходи­ли - специфика его употребления. Значит, прецедент помнит о своем упот­реблении. Автоматическое предъявление прецедента ведет к активации того контекста или смежных лексических групп, на пересечении которых стоит это "слово". Иными словами, прецедент может характеризоваться большим или меньшим, синхроническим или диахроническим расстоянием. - К. (Красных В.В.): То есть, если говорить метафорически, это некие узлы ABC (ассоциативно-вербальной сети). ~ С.: Да. Это узлы, несомненно... Значит, использование прецедента невольно провоцирует какую-то ассоциативную цепь, которая не реализовывается в ряде случаев в ситуациях (если редко встречаются такие ситуации, в которых используется данный прецедент). И вдруг неожиданное его появление активизирует всю цепочку, которая хра­нится где-то в запасе. ~ К.: Прелесть прецедентов именно в том, что они порождают такие ассоциации. - С.: Да. Прецедент - это свернутая, очень

обобщенная ассоциация, которая помнит о себе и о своих соседях. И это тоже нужно описать. — К.: Точнее, наверное, говорить, что это свернутая ассоциативная цепочка» (Дискуссия, 1998; 27).

Попробуем дать на основании этих рассуждений следующее опреде­ление прецедентного феномена:

Вербализованный элемент экстравертивной фигуры коммуника­ции - дискурса, устойчиво эксплицируемый в прагматических целях и являющийся апелляцией к уже имеющейся в имлицитной форме устой­чивому элементу интровертивной фигуры коммуникации - тексту или аналогичному элементу фигуры коммуникации - действительности с целью экономия коммуникативных усилий и/или маркированности си­туации общения.

Как и отмечалось выше, эта устойчивость эксплицирования может соотноситься с различными коммуникативными пространствами: от плане­тарного (апелляция к глобально известным явлениям) до личностного про­странства (апелляция к чему-то, имеющему существенное значение именно для данной личности).

Однако при таком определении прецедентного феномена как элемен­та дискурса встает вопрос о том, в какой форме эти элементы реализуются в дискурсе. И здесь, следуя логике выше изложенного определения, мы выну­ждены обратиться как раз к тем типам прецедентных явлений, которые опи­саны в приведенной работе Д.Б.Гудкова, и которые принимают многие. По­казательно, что изначально Ю.Н.Караулов говорит именно о «прецедентном тексте», обращение к которому регулярно возникает в дискурсе личности, но вовсе не само это обращение называет прецедентным. Развитие же его взгля­дов пошло по другому пути: прецедентными стали называть и то, к чему апеллируют, и то, чем апеллируют: текст и ситуация - «то, к чему»; выска­зывание и имя - «то, чем». Поэтому сторонникам этой классификации все время приходится делать некоторые уточнения: высказывания и имена - вер­бальные феномены, а тексты и ситуации - поддающиеся вербализации; в ряду других прецедентное высказывание стоит особняком - и целый ряд дру­гих (см. цитированный выше отрывок из работы Д.Б.Гудкова). На наш взгляд, здесь под одним термином соединены явления относящиеся к разным фигурам коммуникации - тексту и дискурсу. То, что именуется, есть элемент текста, то, чем именуется - элемент дискурса. Мы подчеркивали выше, что они неразделимы, но подчеркивали также, что они и неслиянны. Поэтому то, чем осуществляется связь со стороны дискурса (а она может быть, на наш взгляд, вербальной и невербальной, единичной и множественной) - есть не­которая мета того, что устойчиво наличествует в интровертивной фигуре коммуникации, эксплицируемая в общении для отсылки к этой фигуре (при­чем это может быть на любом уровне коммуникативного пространства - от планетарного до личностного). «Тарас Бульба в юбке» (пример Д.Б.Гудкова) ведь не есть полный мужчина с чупрыной, усами и в юбке вместо шаровар - это именование человека, поступившего определенным образом в ситуации, аналогичной той, в которой так поступил Т.Бульба. «Троица» А.Рублева не есть прецедентный феномен, это явление фигуры действительности; однако в общении конструкция «Ну прямо как «Троица» Рублева!» по отношению к наличию трех персонажей - мета ситуации, феномен дискурса. Устойчивая частотность в коммуникации делает эту мету прецедентной, прецедентным феноменом дискурса. В.В .Красных отмечает: «Прецедентные феномены еди­ничны и прототипичны» (Красных, 2001; 11), однако лишь в том смысле, что за ними стоит ситуация, являющаяся прототипичной для всех аналогичных ситуаций, и именно она имеет мету в виде прецедентного феномена.

При таком понимании прецедентного феномена элементами дис­курса можно считать прецедентное именование, прецедентную цита-

24 25

цию, прецедентную аллюзию и прецедентную реминисценцию ..

Как справедливо отмечает Ю.А.Сорокин по отношению к их част­ному случаю - цитате (см. выше - цитации), «цитата как один из спосо­бов существования прецедентного текста является формой «устоявшего­ся» смысла, который мигрирует из текста в текст, отсылая к исходному тексту;., «механизм» функционирования прецедентной цитаты можно описать с помощью таких шкальных признаков, как маркированность - немаркированность, эксплицитность - имплицитность, контекстуаль- ность - имманентность, утвердительность - полемичность, что дает воз­можности выявить некоторые модусы «поведения» текста в тек­сте;... цитата и ее фрагмент могут «совпадать» или «не совпадать» с тек­стом-источником в лексико-грамматическом и структурно- семантическом отношении» (Сорокин и др., 1997; 24-25). Все эти пара­метры в полной мере, на наш взгляд, можно отнести ко всем четырем типам прецедентных феноменов.

Нельзя не остановиться еще на одном понятии, соотносимым с предложенным нами пониманием прецедентных феноменов как тех скреп, которые действуют в коммуникации «со стороны дискурса». Речь идет о логоэпистеме. Под которой понимается «языковое выражение закреплен­ного общественной памятью следа отражения действительности в созна­нии носителей языка в результате постижения (или создания) ими духов­ных ценностей отечественной или мировой культуры» (Костомаров и др., 2001; 39).

«С точки зрения лингвистики логоэпистема:

• имеет словесное выражение, причем может быть выраженной не только в слове, но и в словосочетании, и в предложении, и в сверхразовом единстве;

• характеризуется отнесенностью к конкретному языку;

• является указанием на породивший ее текст или ситуацию;

• в процессе коммуникации не создается заново, но возобновляет­ся;

• в процессе коммуникации может видоизменяться в пределах со­хранения опознаваемости; в этом случае она приобретает текстообразую- щую силу.

С точки зрения культурологии логоэпистема:

• характеризуется наполненностью некоторым знанием культурно­го характера;

• семиотичностна и символична, поскольку является элементом системы знаков и символов, используемых обществом;

• герменевтична, так как для ее понимания требуется соотнесение с иными текстами как артефактами культуры;

• дидактична, так как овладение ей возможно в процессе получе­ния

образования в смысле «врастания в культуру» (там же; 39).

Авторы сами тесно связывают логоэпистему с прецедентными тек­стами. На наш взгляд, при всей перспективности разработки логоэписте- мологии (или логоэпистематики), в том аспекте, в котором мы рассматри­ваем в данной работе структуру коммуникации, логоэпистема может фи­гурировать лишь как частный случай прецедентного феномена: во-первых, она не принадлежность собственно дискурса, хотя, безусловно, также не­кая его скрепа с текстом; во-вторых, она действительно служит указанием на конкретный текст, тогда как прецедентный феномен по своей сути апеллирует не к тексту-прародителю, а к стереотипной ситуации, прото­типом которой служит этот текст-прародитель логоэпистемы.

Рассмотрим практику реализации прецедентных феноменов на примере.