6. Ю.Поляков. «Парижская любовь Кости Гуманкова»

• Ну, вот и вы! -радостно воскликнула она и протянула руку, унизанную колечками, перстеньками, браслетиками, каэюдый из которых мог во времена ее молодости стать поводом для серьезнейшего разбирательства на заседании партячейки.

• Вот и мы! — Я почтительно наклонился и поцеловал сухую ручку, но так, чтобы губы чмокнули мой собственный большой палеи, при этом я неза­метно ткнул Витька в бок локтем, и он протянул хозяйке предусмотрительно купленный мною букет гвоздик.

• 01 — застонала она, погрузив лицо в букет, и алые иветы сразу поседе­ли от пудры.

Просторный холл был завешан фотографическими и живописными портретами мужчин, среди которых встречались и знаменитости.

• А теперь к столу! — голосом капризной гимназистки объявила Ольга Эммануэлевна.

Стол был накрыт на три персоны. Посредине стояло серебряное блюдо с несколькими ломтиками сыра и пучком зелени, которым даже Дюймовочка не смогла бы прикрыть наготу. Имелось еще несколько кусочков ветчины. И все. После такого обеда комнатная мышь по-собачьи взвыла бы от голода!

Рассаживайтесь! Вы, должно быть, страшно голодны? Настоящие мужчины всегда страшно голодны!

• Скорее да, чем нет,— по моей подсказке молвил Витек и поглядел на меня с благодарностью за предусмотрительно плотный обед в ЦДЛ.

Я ему ответил взглядом, означавшим: «Вот видишь, валено во всем слу­шаться старших». Мы сели.

• Ах, я совсем забыла про вино! — вскрикнула хозяйка и умчалась на кух­ню двиэюением агонизирующей газели

• Совсем бабушка с глузду съехала! — глядя ей вслед, буркнул Витек.

• Умри! — цыкнул я.

• О'кей — сказал Патрикей.

Ольга Эммануэлевна вернулась с бутылкой дешевого сухого вина под пла­стмассовой пробкой — такое даже умирающие с перепою ханыги покупают только в самых безвыходных случаях.

• Требуется мужская сила! — проэюеманиичала она. Витек взял бутылку, ловко поддел пробку зубом и профессионально разлил вино по старинным хру­стальным бокалам одним непрерывным двиэюением, не уронив на скатерть ни капли.

• О, вы волшебник! — захлопала в иссохшие ладошки Ольга Эммануэлев­на.— Вы можете выступать в цирке!

• Отнюдь! — с достоинством и без всякой подсказки ответил Витек.

Я с грустным предчувствием подумал о том, что Акашин, как всякое та­лантливое произведение, начинает жить своей собственной, отдельной от ав­тора жизнью. Мы выпили. Взяли по кусочку ветчины, и начался обед, скорее по- хоэюий на микрохирургическую операцию, осуществляемую по какой-то стран­ной необходимости огромными серебряными старинными ножами и вилками, наверное, фамильными. Хотя возможен и другой вариант. Один из муэюей Ольги Эммануэлевны, поэт-пролеткультовец, служил в ЧК в отделе реквизиций. Погиб он страшно: замешкался у стены, расставляя очередную группу приговоренных, и его по ошибке застрелши свои эюе. В истории поэзии он остался знаменитыми строчками:

Двум сладострастьям охладелым

У эюе не нуэюен бред строки —

Так вышибает парабеллум

Белогвардейские мозги...

Хотя, возмоэюно, столовая утварь досталась Кипятковой от ее второго муэюа — богатого нэпмана, которого она, уличив в неверности, сама отвела в ЧК, где, кстати, и познакомилась со своим третьим муэюем и откуда второй муэю, разумеется, уэюе не вернулся. Впрочем, за последовательность ее муэюей я не ручаюсь...

• О чем ваш роман? — мелко пережевывая, спросила она. Витек по­смотрел на меня вопросительно.

• О любви...— сказал я.

• Большой?

• Конечно.

—Дайте, дайте!

Я сходил в прихоэюую, достал из портфеля папку и принес ей.

• «В чашу»,— прочитала она, неэюно поглаэюивая картон сухими ручка­ми.— «В чашу»... Почему «В чашу»? Это знак?

• Вы меня об этом спрашиваете? — строго по инструкции удивился Ви­тек.

• Ну конечно, глупый вопрос,— согласилась она.— Разве можно сказать, откуда приходит к нам вдохновение. «В чашу»... А моэюет быть, вы — гедо­нист?

• Скорее да, чем нет,— ответил Витек, глянув на мой левый большой па­лец.

• Жизнь так мимолетна, что единственное утешение - длинные рома­ны,— грустно произнесла Кипяткова.— Не так ли?

• Вестимо,— сказали мы с Акашиным одновременно.

• Вы мне прочтете кусочек? — Она начала развязывать тесемки.

• Обоюдно,— ответил Витек согласно указанию и тревоэюно пнул меня ногой под столом.

• Конечно, конечно...— закивала Кипяткова.— Я сейчас пишу воспомина­ния о Маяковском. Вообразите, ведь он звонил мне в тот роковой день. Звал... А я, глупенькая, тогда увлекалась совсем другим молодым человеком. Не поехала. В результате он умер на руках у этой потаскушки Полонской. Не могу себе до сих пор простить!

• Трансцендентально,— посочувствовал Витек не без моей помощи.

• Да, в судьбе много трансцендентального... Я всегда верила в хироман­тию, даэюе когда инструктором агитпропа работала. Посмотрите, какой у ме­ня Венерин бугорок! — и она продемонстрировала нам свою пергаментную ла­дошку.

• Потрясающе! — воскликнул я.—А какая линия жизни!

• Короткая линия э/сизни! — пожаловалась она.—А как, Виктор, вы от­носитесь к Блаватской?

Я невзначай шевельнул правым указательным пальцем.

• Амбивалентно,—молвил он.

• Вы очень образованный юноша. Где выучились?

• Вы меня об этом спрашиваете? — самостоятельно ответил Витек...

• Вы обещали почитать воспоминания! — встрял я...

• Ах, я и забыла! — воскликнула она, завязала тесемки и положила папку на край стола.— Сейчас принесу...

Она встала, кокетливо прикрыла грудь отворотом кимоно и ушла в дру­гую комнату...

• О чем это вы шушукаетесь? — кокетливо спросила Кипяткова, входя в комнату. В руках у нее было несколько машинописных страничек.

• О вечной эюенствениости! — галантно сообщил я.

• Ах, шалуны! Вот я принесла. Но сначала — чай. Виктор, помогите мне!

Я кивнул, и Витек отправился следом за ней на кухню. Вскоре оттуда до­неслось позвякиванье посуды и поощрительный хохоток, какой обычно издает, если верить классике, прихваченная в темном коридоре озорная горничная. Они вернулись: Витек тащил поднос с чайником и чашками, а она - блюдечко с пиро­гом, по размеру напоминающим помет колибри».

Подчеркнутые в тексте конструкции, связанные с ландшафтом реально­сти и паралингвистическими моделями, показывают их тесную связь в процессе коммуникации: именно вместе они осуществляют устойчивую взаимосвязь со стереотипами (собственно текстом - так стереотипно и должен выглядеть такой фигурант; так стреотипно и должна развиваться данная ситуации, такими сте­реотипными прагмарефлексами и должен он обладать; так стереотипно и долж­на оцениваться ситуация общения другими ее участниками) и прецедентными феноменами (прецедентные именования: «гедонист», «настоящий мужчина», «вечная женственность» и др.; прецедентные цитации: «слушаться старших», «с глузду съехать»; прецедентные реминисценции: намеки на фотографии в холле; намеки на судьбы мужей героине и др.; прецедентные аллюзии: Блаватская, Маяковский, Полонская и др.).

Еще один вариант безусловной взаимосвязи ландшафта реальности и паралингвистических моделей можно увидеть и на примере имплицитной коммуникации: