М адам лопахина и вечный студент ...Недотепы...

Рецензия на спектакль «Вишневый сад» во МХАТЕ им. Чехова (18 июня 2004 года)

...Они все такие в спектакле. Мысль возникает, как только более или менее удается разглядеть очередного персонажа. Ответственность на каждом актере невероятная – пьеса, давным-давно вознесенная на пьедестал и основной массой критиков именуемая вершиной чеховского гения. Игранные-переигранные десятки раз роли. Казалось бы, каждый в зале точно должен знать, как именно выглядит Лопахин, как именно двигается Раневская, какие именно слова вот сейчас, сейчас произнесет Аня. И показать это надо достаточно по-новому – чтобы не ушли в антракте...и достаточно по-старому – чтобы это был «Вишневый сад». Чтобы вишневый сад – цвел.

Визуально начало спектакля так же сильно, как слаб его конец. Потрясающе обыгранное художником решение – знаменитый МХАТовский занавес, неожиданно распадающийся вокруг кружка персонажей на тонкие полоски вместо того, чтобы традиционно отъехать в сторону. Слышны пораженные возгласы в зале. Тишина.

Сцена уставлена скамейками. На них в основном и происходит все действие. Конечно, будет еще кресло для Раневской – чтобы сумела достойно сесть, не запутавшись в вычурном платье, будет оркестр, так необходимый Лопахину в страшном и прекрасном его монологе, и много-много свободного пространства, где смогут побегать Аня с Петей и Варей. Спектакль под завязку набит талантливейшими учениками Табакова. Сразу думаешь, как бы это действо выглядело на сцене знаменитого Подвала. М-да. Странно бы выглядело. Но, может...ближе? Или не уместился бы там вишневый сад?...

Роль Раневской играет Рената Литвинова. Я не знаю, какая она на телеэкране – честно не знаю, не видела. Но слушая монологи, ради которых кинодива неизменно подходит к самому краешку сцены, все время одинаково заламывая унизанные перстнями руки, хочется то ли уйти, то ли пересесть поближе – чтобы хоть что-то расслышать, то ли рассмеяться. Кстати, смеялись в зале. Смеялись там, где от слов Раневской мурашки должны бежать по коже и едва сдерживаемая боль прорываться сквозь каждую щелочку. Видимо, поняв, что она вообще может сделать с этой ролью, Литвинова откровенно решила наплевать на трагизм и играть комедию. Это даже ей немного удалось. Но сцены, те сцены, из-за которых и проникаешься безумным состраданием к разорившейся помещице – провалены. Я немного другим шрифтом напишу – ПРОВАЛЕНЫ. В голосе Литвиновой до смешного не хватает чувства. «Мама не перенесла, ушла, ушла без оглядки», - говорит Аня, подразумевая раннюю гибель сына Любови Андреевны. Да никуда она не ушла, вот же она, бродит по сцене. Живая, реальная. Только неумело прикидывается полубезумной.

М олодая актриса МХАТа Анастасия Скорик играет ту самую все и всем поясняющую Аню, родную дочь Раневской - самого нормального человека во всей пьесе. Как и обычно у Скорик, ее героиня – порывистая и юная, но трезвая и рассудительная. Она всегда знает, что делать и что говорить, только чувствует она это сердцем – и не ошибается. Тоненькая, с копной коротких медных кудряшек, Настя Скорик бегает по сцене – и вдруг надолго замирает в кресле, у развевающихся занавесок... В звонком голосе неожиданно появляются тяжелые горькие нотки зрелой женщины, уже кое-что знающей, испытавшей... Семьдесят процентов «чеховской атмосферы» на сцене – заслуга Скорик. Она играет ярко, четко, не убавляя и не перебарщивая – и здесь можно только аплодировать. Приемная дочь Раневской Варя – Екатерина Соломатина – полная противоположность Ани. Персонаж ее – из тех женщин, что стареют, не успев расцвести. Она все делает по дому, не может без дела ни минуты; она одевается почти как прислуга только потому, что сама не замечает этого; она думает, что влюблена в Лопахина, хотя по-настоящему просто считает, что любая нормальная женщина рано или поздно должна оказаться замужем, а никого более подходящего рядом и нет; в конце концов, она кричит и срывается не на тех, потому что она – не Раневская, а именно она – глубоко несчастна. «Мадам Лопахина!» - говорит ей Петя Трофимов, только чтобы услышать в ответ ее «...Вечный студент!» Она сама зарывает в землю свою жизнь, она этой жизни боится, и нет ни одного человека, способного помочь ей, подтолкнуть, избавить от душащих ее комплексов, которые только множатся. Соломатина так и играет – и ее серая мышка Варя, которую и не запомнишь-то толком, оживает, и пытается сделать еще шаг, и пробует что-то сказать, но... уже поздно. Сад продан. Уезжать пора. Варя – отчаянная фаталистка – сдается. На сопротивление сил нет. На роль Ермолая Лопахина режиссером был выбран гениальный Андрей Смоляков – центральная «движущая сила» «Табакерки». Скажем так, Шапиро не промахнулся. Гротескно и жалко смотрятся щеголеватая шоколадного цвета шляпа и белый шарф на этом вечно размахивающем руками, говорящем неправильно и невпопад человеке; это тот случай, когда деньги есть, а применить их он не умеет. Не обучен. Да он и сам понимает это все, он об этом говорит, едва раскрывается занавес, ему и самому режет сердце подобное несоответствие, осознание собственной ничтожности перед старинным великолепием сада, аристократического поместья и его бледной изысканной хозяйки. Но сделать-то он ничего не может. Таким создан. Деньги есть. Есть горькие воспоминания. Больше нет ни-че-го.

С уществуют актеры, амплуа которых четко не определено. Так и мечутся всю жизнь. Здесь иное. При том, что Андрей Смоляков умеет быть и смешным, и задумчивым, родился он все же трагиком и под этой звездой продолжает свой путь – а она разгорается все ярче и ярче, и от всего сердца – сил ему, потому что они тут нужны невероятные. Невероятный талант уже есть.

Адольф Шапиро, вместе со Смоляковым вытаскивая с чеховских страниц образ Лопахина, сделал великую вещь, переиграв один штамп, который до него никто переиграть не решался. Его Лопахин не влюблен в Раневскую. Да, любит – но как в женщину, именно как в женщину – не влюблен. Она дорога ему как память, как мелькнувший под утро сон, который и разгадать потом не в силах, как нечто, до чего не достучаться. В своей центральной сцене, где вступает оркестр, гаснет свет и Лопахин выставляет наконец на всеобщее обозрение дикую свою боль, представление-то это все – прежде всего для Раневской. А она сидит в углу. На него не смотрит. Как бы и нет ее. И приходится объяснять зрителям... А они всего лишь в зале – ну что они поймут???       Очень и очень хороши те, кто пришел в этот спектакль из «Табакерки». Все до единого. Евдокия Германова – Шарлотта Ивановна – выведена в постановке клоунессой, и кажется, такой и должна быть; Дмитрий Бродецкий – Яша – ну совершенно не похож на прислугу, он ведет себя покруче господ, то и дело вызывая смех в зале. Епиходов – «двадцать два несчастья» – вообще поднят Сергеем Угрюмовым на высоту едва ли не главного героя. Когда они полукругом выстраиваются на сцене, во главе со страшно измученным ролью, но безмерно счастливым Смоляковым-Лопахиным, хочется кричать браво, им, всем им, и хлопать без конца. А потом на поклон из глубины сцены, по центру, выходит Рената Литвинова – Раневская последних трех часов, и ею, конечно, можно полюбоваться, как изящной, необычно-красивой женщиной. Цветы преподнести, так они идут к ее бледности и нежно-палевому платью. Но... Любовь Андреевна, помещица безумная, она-то где? Ах, в Париж уехала... Разве только сейчас? ...Мне показалось, еще до начала спектакля.

ИРИНА ГРАЧЁВА